Я закрывал глаза и пытался задремать, но они открывались сами собой, и я просто глазел в потолок – а вернее, в темный прямоугольник на месте потолка.
«Надо же, – думал я, – двигатель! Время в качестве топлива. Боже мой, значит, я прав!» Если эта штука в березовой роще действительно окажется двигателем, то прав был я, а все остальные заблуждались. Более того, если время можно использовать в качестве энергии, то Вселенная для нас открыта – не только ближайшие звезды, не только наша Галактика, а вся Вселенная, ее самые отдаленные уголки. Ведь если можно манипулировать временем – а использование его в качестве источника энергии свидетельствует, что такое возможно, – то никакие расстояния нам больше не помеха и человек сможет отправляться куда только пожелает.
Я смотрел на звезды и готов был крикнуть им: «Теперь расстояния не в счет! Пусть вы далеки, пусть ваши сестры безумно далеки, далеки настолько, что ни один лучик света, рожденного в их яростно пламенеющих недрах, не в состоянии достичь нашего взора, зато нам самим теперь под силу достичь даже самых тусклых, даже невидимых звезд!»
Вот что я хотел крикнуть, но, конечно же, не стал. Нет смысла кричать на звезды – они слишком безлики.
Я прошел немного вдоль дороги, а потом свернул на тропинку, ведущую к высящейся на холме обсерватории. Поглядев налево, я подумал: «Вот за этим возвышением, в березовой рощице у пруда…» Пытаясь представить лежащий в березовой роще цилиндр, я в тысячный раз задавался вопросом, то ли это, о чем я думаю.
Когда я миновал поворот извилистой тропинки, со скамейки молча встал сидевший там человек. Я остановился, немного испугавшись его внезапного появления: я-то думал, что в такую пору смогу побыть один.
– Чарли Спенсер? – спросил человек. – Неужто Чарли Спенсер?
– Не исключено, – ответил я.
Лицо незнакомца скрывалось в тени, и узнать его я не мог.
– Прошу прощения, что прервал твою прогулку. Я думал, что один здесь. Я Кирби Уинтроп – может, ты меня не помнишь?
Я порылся в памяти, и имя тут же всплыло:
– Ты знаешь, помню! Ты был на год или два моложе. Я частенько гадал, кем же ты стал.
Это, разумеется, было чистейшим вымыслом; с какой стати мне о нем думать?
– Я остался, – сообщил Кирби. – В здешнем воздухе есть что-то такое, что проникает в кровь. Преподаю помаленьку, но больше занимаюсь исследовательской работой. Старик Пратер затащил тебя из-за машины времени?
– Меня и других. Что ты знаешь об этом?
– Практически ничего – это не моя область. Я кибернетик – потому-то и остался здесь. Я часто поднимаюсь на холм, когда здесь тихо, и размышляю.
– Когда речь заходит о кибернетике, то я тут дурак дураком.
– Это довольно обширное поле деятельности. Я работаю над интеллектом.
– Подумать только!
– Над искусственным интеллектом, – уточнил Кирби.
– Машина может стать разумной?
– На мой взгляд, да.
– Ну что ж, чудесно. Желаю тебе успехов.
Я чувствовал, что теперь, когда появился новый человек, с которым можно поговорить о работе, на Кирби напала охота почесать языком; зато у меня никакой охоты стоять и среди ночи выслушивать излияния как-то не было.
– Пожалуй, пойду обратно, – решил я. – Стало холодновато. Может, теперь смогу заснуть.
Я повернулся, чтобы уйти, но он остановил меня вопросом:
– Чарли, я хочу спросить тебя об одной вещи. Сколько раз за свою жизнь ты говорил собеседникам, что получил образование в Енотовом Ручье?
Вопрос настолько меня ошарашил, что я вновь повернулся к нему.
– Курьезный вопрос.
– Может, оно и так, но все-таки – сколько?
– Не больше, чем требовалось, – ответил я, минуту поколебался, ожидая ответа, но он молчал, и тогда я решил подвести черту. – Рад был повидаться, Кирби.
И направился к дому.
Но он снова окликнул меня:
