получить по башке.
– Это почему же? – возмущенно отозвался Эдрик.
– У него физиономия подозрительная, а ты гном.
– Это у меня подозрительная? – еще более пронзительно вознегодовал Айден, возмущенно поднял указательный палец, точно собираясь возразить что-то до жути весомое, но печально вздохнул: – Ну да, подозрительная, – и опустил руку.
Мужчины не позволили мне вложить в общую стопку монет ни единой серебрушки, рассыпались в благодарностях перед Зарайной, а она в ответ любезно пригласила нас приходить еще, и лишь тогда все направились к выходу, вежливо пропуская меня вперед.
Я уже выскользнула на крыльцо, с нескрываемым удовольствием вдохнув свежий воздух и отметив, что уже сильно смеркалось, как услышала за спиной:
– Потом прочитаешь. На раздумья только пара недель.
Почувствовав приближение хозяина, из тени высунулся Блик. Шакс вышел следом за мной, попутно пряча за пазуху какую-то бумагу, и привычно приветствовал непарнокопытного товарища взмахом руки.
– Смотри-ка, а коняга твой по-прежнему бодр. Даже не скажешь, что порой сутками в твоем обществе находится, – хохотнул Эдрик.
– У него даже на тебя иммунитет давно выработался, – усмехнулся Шакс, между делом забрасывая меня, совершенно того не ожидавшую, на спину коню. – Вы в какую сторону?
– Нам через центр к восточным развалинам, – ответил Айден. Я же, стараясь не привлекать к себе лишнего внимания, пыталась устроиться верхом так, чтобы не съехать по лоснящейся серой спине прямо под ноги спутникам.
– По пути, – заключил Шакс, ободряюще похлопал Блика по морде, и они с товарищами зашагали вперед. Я вцепилась в черную гриву, как в последнюю надежду на счастье, и молилась, чтобы коня ничто не напугало.
Но Блик был самим воплощением невозмутимости. Мужчины тихо переговаривались, конь убаюкивающе цокал по каменной дороге, а я покачивалась на его спине, ощущая, как тяжелеют веки, закрываясь сами собой без моего на то дозволения. Если так и дальше пойдет, то я не только свалюсь с лошади, но еще и захраплю.
Звуки цитры, доносящиеся с дуновением ветра издалека, так гармонично вплетались в состояние полусна, что я почти перестала сопротивляться и лишь представляла, как было бы хорошо сейчас сползти по конской шее, распластавшись, словно по кровати. Мелодии же будоражили воображение, и чем громче они звучали, тем сильнее сражались во мне любопытство и сонливость, а мир расплывался под полуприкрытыми веками, все больше напоминая одну из картин в школьном обеденном зале…
– Ребята из Соллвия, кстати, неплохо поют. И репертуар на высоте. Помнишь эту? Что-то там «…забытые тропы, кривые следы…», – хрипло напел Эдрик.
– Сам ты кривой, – усмехнулся Айден. – «Забытые тропы уводят следы». Но песня и вправду хороша.
– Вы еще в бродячие менестрели запишитесь, – фыркнул Шакс. – Пару рифм для вдохновения вам так и быть подкину.
– «Любовь-морковь» и «роза-мимоза»?
– О, так целых три получается, – воспрянул Рейвелл. – Еще «лень-тюлень». Отличная баллада может получиться. Особенно учитывая талант Эдрика…
– Вот вы смеетесь, а когда я стану известен, ни в одном своем выступлении не скажу спасибо двум мерзавцам, которых наивно считал друзьями долгие годы! – отозвался гном. – А ты как, Ромашка? Не желаешь заглянуть?
– Куда?
Я едва успела прикрыть ладонью зевок и потрясла головой, стараясь разогнать сон.
– На площадь центральную, там концерт, кажется… О-о-о, ребенок спит, – сочувственно протянул гном.
– Нет-нет, все в порядке! На концерт я с удовольствием!
Желанный азарт изобразить на лице мне не удалось, но послушать выступление музыкантов действительно хотелось.
За очередным поворотом нам открылась забитая людьми площадь, посредине которой в кольце фонтана в бешеной пляске заходились водные струи-плети. Прямо на бордюре расположился мужчина в бархатной шапочке глубокого фиолетового цвета с пером, самозабвенно перебирающий пальцами струны цитры. Вокруг него кипела жизнь, люди приходили и уходили, беседовали о своем, молча слушали его мелодии. Музыкант был скорее не главой этого сборища, а лишь его фоном. Красивым ненавязчивым фоном. И это мне казалось до боли неправильным. Любые проявления таланта заслуживают внимания, восхищения… да уважения хотя бы! Но самого музыканта это не смущало, а, судя по умиротворенному лицу, и вовсе все устраивало. Он занимается любимым
