Я протянул ему телеграмму. Он пробежал ее глазами, потом некоторое время смотрел на меня оценивающим взглядом.
– Почему вы не в армии? – тон его голоса была довольно холодным.
– Воевал с первого дня войны. Получил ранение в голову. Частичная амнезия. Теперь в отставке.
– Звание?
– Поручик.
– Что же это за ранение такое? Извините за сравнение, но при таких плечах вы вместо лошадей пушку потянете и при этом даже не вспотеете.
Своими словами комендант показывал, что не верит мне. Понимая и признавая за ним право говорить подобное, я решил сразу объясниться:
– Можно пройти в купе?
Комендант сделал шаг в сторону, не сказав ни слова. Войдя, снял шляпу и приподнял волосы с левой части головы над ухом, где находилась впадина – шрам от осколка австрийского снаряда, размером с детский кулачок трехлетнего ребенка. Капитан не только посмотрел, но и потрогал его пальцами, после чего спросил:
– Так что вы от меня хотите?
– Возьмите меня с собой!
Челищев потер правой рукой тщательно выбритый подборок:
– Поезд полностью укомплектован. Мест нет. Да и зачем вам ехать? Привезем мы вашу сестру. Через четыре-пять недель будем обратно в Питере.
– Мне надо сейчас.
– Я обязан Михаилу Дмитриевичу Павленко жизнью. Только поэтому вас возьму. Поедете в моем купе. Вещи?
– Мне собраться, что голому подпоясаться. Когда прийти?
– Поезд отойдет завтра утром в восемь тридцать. Оружие есть?
– Наган и кольт, американский.
– Возьмите запасные обоймы. Когда вас ждать?
– Завтра, в семь утра я буду у вас.
Глава 9
Поезд пришел в Минск в пять часов утра. Несмотря на столь ранний час, санитарный эшелон уже встречали. Десятки повозок с ранеными и санитарные машины заполонили пространство вокруг вокзала. Я вышел, постоял в тамбуре, потом опять зашел в купе. Где-то спустя полчаса появился штабс-капитан.
– Сергей Александрович, нужна ваша помощь.
– Я готов.
Следующие несколько часов я переносил раненых в вагоны и вместе с санитарами и сестрами милосердия устраивал их на полках вагонов. Стоны, скрип зубов, вид окровавленных повязок и ампутированных конечностей вместе с тошнотворным запахом гниющих ран, лекарств, потной и грязной одежды – все это, пусть даже касательно, дало мне первое понимание войны, как о некоем грязном и отвратительном деле. Наконец поток раненых иссяк. Выйдя из вагона, я спустился по лесенке. На платформе стоял пожилой санитар с наброшенной на плечи шинелью и дрожащими руками пытался закурить. Я подошел к нему в тот момент, когда ему это наконец удалось. Тот несколько раз жадно затянулся и только тогда обратил на меня внимание.
– Вы молодец, Сергей Александрович.
– Спасибо, Степан Дмитриевич. Теперь все?
– Побойтесь Бога! Это только начало! Сейчас раненые потоком пойдут. Мы их тут будем сортировать. Кого на операцию, кому перевязки и лекарства, а увеченных солдат – комиссовать и в Минский госпиталь, на дальнейшую поправку. Вы остаетесь?
– Нет. Мне надо узнать, где сейчас моя сестра находится.
– Дело святое! Помощь родной душе Богу угодна, – он тяжело вздохнул. – Что ж это на свете делается?! Человек на человека смертоубийством идет. Разве так можно? Вы видели наших врачей, с которыми вместе ехали? Мальчишки сопливые совсем! И медсестры такие же! Половина из этих лекарей сегодня ходили бледные, как та простыня! А у Порошиной, медсестры, даже
