некоторое время поблуждать по переулкам моей аджанабской сказки.
Сказка о Клетке из слоновой кости и Клетке из железа
(продолжение)
Пол клетки был усеян подушками, украшенными кисточками разного размера и богатой золотой вышивкой. Девочка спала на синей парче; она повернулась во сне, подтянув крыло Жар-Птицы повыше, на плечо, как одеяло. Его мерцающая шея нависала над ребёнком, словно защищала девочку; клюв из полированной латуни высовывался между почерневшими прутьями клетки. Дверь была распахнута настежь, и в такт дыханию пары клетка покачивалась на крюке, на некотором расстоянии от пола.
– Э-э… привет? – тихонько проговорила я, но мой голос отразился эхом от красных стен и превратился в крик.
Птица шевельнулся, его глаза лениво приоткрылись, а мерцающие веки приподнялись. Девочка что-то пробормотала, и крылатый опекун её успокоил:
– Спи, голубка! Это просто джинн пришел навестить папочку.
Я увидела, как детская головка снова опустилась на подушку, и вскоре из клетки донеслось удовлетворённое сопение спящего ребёнка.
Жар-Птица аккуратно высвободился из рук девочки и выпрыгнул из клетки. Он был огромный – размером со слонёнка, оперение знакомых мне цветов очага: тёмно-красные и оранжевые перья, кремово-белый, точно обжигающая вспышка, пух. Его хвост горел – в отличие от джиннов, у жар-птиц по-настоящему горит только хвост, – и длинные хвостовые перья, похожие на павлиньи, украшенные замысловатыми раскалёнными узорами, венчали язычки пламени. Когда он проснулся, огонь разгорелся от милых углей до тихого рычания. В тот момент я сочла его красивым, ибо пламя испокон веков тянется к пламени.
– Веди себя тихо, – сказал он голосом, по звуку напоминавшим падение зелёной ветки на пепел. – Моя дочь должна выспаться.
– Твоя дочь? Ведь она человек!
– В этом мире иной раз исполняются самые странные и заветные желания, искорка моя. Она мне дочь, можешь не сомневаться.
– Меня прислал Симеон. Теперь я понимаю, что он имел в виду, говоря о пламени, похожем на моё.
– С чего вдруг он так поступил? – спросил Жар-Птица, склонив голову набок, будто размышляя над кучкой зёрен.
– Я ищу сердоликовую шкатулку.
– Уверен, у меня такой нет. Но, если пожелаешь её искать, не шуми.
– Нет-нет, я уверена, что её хорошо спрятали. Симеон решил, что я должна с тобой встретиться. – Я опустила глаза, начиная стыдиться того, что происходило за пределами объятий Симеона. – Ты знаешь, что снаружи стоит армия? Она нападёт завтра или послезавтра.
Птица тряхнул крыльями.
– Весь город ими провонял. Даже короли и королевы потеют, а их мечи плачут, и я прямо сейчас чую артиллерийские орудия. Ты тоже вся покрыта их грязью, я в каком-то смысле тебя знаю. Уверен, Симеон решил, что я могу сказать тебе много вещей, в надежде, что ты изменишь своё мнение о нас и не станешь выкуривать, как крыс. Но я совсем не уверен, стоит ли с тобой разговаривать. И уж точно ничего не знаю о нелепой шкатулочке.
– Прошу тебя, – прошептала я, – у меня есть время только до рассвета. Я была королевой всего один день. Это не моя вина! Расскажи, как ты оказался в одной клетке с маленькой девочкой. Может, в твоей истории я найду их шкатулку.
Жар-Птица сердито взглянул на меня, но потом уселся на пол, и наши пламенные лица оказались почти вровень.
– Ты заблудилась? – прошептал он.
– Да, – горячо ответила я.
– Бедные маленькие потеряшки – моя профессия.
Сказка о Плаще из перьев
Называй меня Фонарь… И не смейся! Я всегда был нежным, милым маленьким огонёчком за стеклом. И никогда не был всепожирающим пламенем. Это твоя участь, твоих соплеменников, вашей армии и проклятой шкатулки.
И его.
Волшебник держал моё перо, когда я влетел в комнату на вершине башни. Я знал, что так будет. Годами чуял недолгие прикосновения его рук, понимал, что он ждёт лишь повода. Лунный свет, бледный и резкий, рассёк его ошейник, когда я вспыхнул на подоконнике. Повод стоял в углу – с округлым брюхом, прикрытым изысканным жёлтым жакетом цвета нарциссов, чьих лепестков коснулись самые первые солнечные лучи. На нём были золотые эполеты, золотые блёстки, золотые пуговицы и золотой
