повлиять хотя бы на единственное движение какой-нибудь «пагоды» от сферы к сфере.
Конечно, мы сходили с ума от необходимости неподвижно стоять вокруг. В тишине моя шерсть потрескивала, будто её подожгли. Но мы все, хоть и происходим из разных Башен, привыкли ждать, пока наши госпожи творят магию.
Наконец Яшна повела свою «трирему» вперёд, по быстрой и резкой диагонали – в точности как корабль скользит между потоками ветра, чтобы остаться на курсе. Собравшиеся один за другим затаили дыхание. Блестящая, вырезанная из тёмно-синего камня фигура в виде корабля с наполненными ветром парусами, завершила манёвр «шунь-и фу-жэнь»[31] . Все её четыре «папессы» стояли вокруг центральной Сферы, а «пагода-башня», гладкая и блестящая, – в следующем кольце. От такой атаки не уйти, и синие как море глаза Ранхильды сверкнули от гнева, увидев то же самое, что видели мы: её «бог» был пойман, не осталось ни одного хода для его спасения.
– Шэн-му[32], дочь моя. Я убила твоего бога.
Яшна улыбнулась своей особой улыбкой – то была улыбка матери, которая одновременно сияет от гордости за успехи своего ребёнка и смягчается от печали из-за его неудач. Потом она протянула руку над доской, на которой шла битва, и схватила «бога» Отступницы с центральной Сферы. Держа гладкую синюю и прозрачную, точно вода на свету, колонну за концы обеими руками, она совершила ритуальный поклон и сломала фигуру пополам. Нужна великая сила, чтобы закончить Игру старым способом, способом первых нурийцев, чьи честь и позор измерялись числом сломанных «богов» на алтарях.
Ранхильда, стоит отдать ей должное, взяла обломки и в свой черёд поклонилась. Лицо её застыло, но щёки горели – от гнева или унижения. Я так и не понял, от чего. Она сжимала фигурку своего «бога» в кулаке до тех пор, пока из её ладони не закапала густая вязкая кровь.
Сказка Плетельщицы сетей (продолжение)
Бад замолчал и потянулся на солнце, поглаживая шелковистую морду сильными руками. Снег моей Башни лениво кружился вокруг него, не замечая тепла солнечных лучей.
– Войско ещё у Врат? – спросила я чуть дыша.
Он лишь оскалился.
– Не могу сказать, что понимаю её, видишь ли. Мы с братьями в сопровождении Драги повели её к Вратам. Там была великая армия, чёрные с красным флаги полоскались на ветру. Я думал, она прикажет им сровнять Город с землёй или попытается снова поцеловать нас и свести с ума, чтобы мы присоединились к ней. Думал, она призовёт какого-нибудь ужасного духа и пронесётся по синим улицам Аль-а-Нура, точно яростный ветер. Разве женщину вроде неё удержит клятва? Но она не сделала ничего подобного, лишь смотрела на свою орду без единой слезинки в серых глазах. Потом медленно сняла золотые кандалы со своих запястий и бросила их на сухую землю. Её кожа была красной и воспалённой там, где они ей натирали. Она на мгновение подняла белую ладонь, и воздух над нею затрещал серебряным и белым, будто там горела снежинка. Папесса повернула ладонь, и искрящийся воздух метнулся к кандалам: они исчезли, не оставив даже пыли.
Кинокефал покачал головой, будто не веря собственным словам.
– Когда цепи исчезли, вся армия замерцала и исчезла вместе с ними. На её месте остались несколько тощих ящериц, дикие кошки и одна лошадь – такая старая и забитая, что её рёбра можно было пересчитать как обручи на бочке с вином. Это было представление, чары и миражи. Ранхильда стиснула зубы. «Одно дело, – прошептала она, едва справляясь с гневом, – вызывать их любовь и верность под Розовым куполом, где золото и красота могут купить любое сердце. Другое – повести их через равнины и бросить на город, который, по их убеждению, полон ведьм и мессий… И совсем другое – вести их в теле мёртвой девушки, знающих, что я украла его, и считающих меня И, которого надо бояться, но ради которого ни один не рискнёт своей жизнью. Они бы даже не захотели умереть в моём присутствии, страшась, что я захвачу их тела. Они и не собирались идти. – Она упала на колени, терзая свои лохмотья. – Что мне было делать? Пятьсот лет, а они не хотели идти! Я ведь должна была попытаться, верно? Ради ребёнка, которым когда-то была».
Я потрясённо подалась назад. Всё случилось, когда я укрылась среди молитв и учёбы, не зная ничего, кроме икон Святой Сигриды и морских фонарей. Я не в первый раз возжелала совершать такие великие дела – Игра, армия, падение Чёрной папессы – и быть их свидетельницей.
Я никогда не была по-настоящему хорошей ученицей.
Но пока я в сердце бунтовала против моей Башни, в отдалении послышался громкий шум. К Башне Святой Сигриды двигалась толпа, вздымая тучи пыли, как корабль, оставляющий позади белый след на воде.
В центре скопища людей шла женщина с волосами цвета бледного золота, что украшали её чело как корона; на ней было надето тёмно-фиолетовое платье.
