магии и детей, мы с тобой стоим на палубе корабля, с чьей мачты нам на радость падают апельсины и гранаты и где женщина из огня говорит с матерью Грифонов.
– Ты, как всегда, умнее меня, старая джинния. Пусть Звёзды позаботятся, чтобы ты и дальше обо мне думала.
– Не старовата ли ты для того, чтобы удариться в веру, капитанша?
– Едва ли. Это всё привычки, любовь моя, привычки.
Мы отправились в путь к маленькому острову посреди хмурого туманного залива – обычного, со скалистыми пустыми берегами, полными сланца и базальта, украшенного серебристыми моллюсками и тёмно-голубыми мидиями, приросшими к потёртым морем камням. В центре острова была хижина, лишь это выделяло его среди сотен других мёртвых рифовых осколков, дрейфующих в океане. Халуд обменяла флакон своего сердцепламени на карту, и мы, увидев жалкий домишко, объявили цену непомерной. Нам едва ли могли понадобиться сабли, я взяла на берег лишь свою джиннию. Какой дурой я была… Но место выглядело таким пустынным! У несчастной хижины имелась крыша из соломы и листьев – дурно сделанная, беспорядочная и запутанная, точно гнездо. Стены были мазаные и воняли навозом. Она покоилась на распластанных ногах, похожих на лапы пеликана или цапли, когтями вцепившихся в скользкие камни для опоры.
На пороге сидела древняя старуха с полным подолом разинувших створки мидий. Её голова была опущена, так что ни Халуд, ни я не могли разглядеть лицо – спутанная масса пепельно-серых волос ниспадала от макушки до пят. Однако из плеч карги росли длинные чёрные крылья, увенчанные пучками маленьких цепких коготков, напоминавших руки, а от колен начинались кожистые лапы с когтями, походившими на ступни. Перья блестели на солнце и от брызг морской воды. Одежда на ней выглядела потрёпанной и распадающейся: несколько полос животных шкур, сшитых сухожилиями. Она заворчала, когда мы приблизились, и, высосав из мидии оранжевую плоть, швырнула пустую раковину мимо моей головы.
– Старуха! – объявила Халуд, заговорив раньше меня. Она часто так делала: если какая-нибудь несчастная душа приходила в ярость, она бросалась на джиннию, а не резать глотку мне. – Мы пришли за кошелём. Ты его нам отдашь, или мы его заберём, выбирай. Но, клянусь пламенем Кашкаша, он будет нашим!
Старая женщина бросила ещё одну раковину и угодила джиннии между глаз.
– О да, – проворчала карга. – Пришли, чтобы ограбить старую даму, уволочь её сундук? Это так легко, верно? Кости у неё хрупкие, точно у цыплёнка, и будут так благозвучно ломаться – настоящая музыка! – Из её глотки вырвался хриплый смешок. – Только я не слишком лёгкая добыча, красивые мои павлинихи! Ох, нет…
Тут она распрямила свой горб, мидии посыпались с колен и раскатились среди камней. Карга встала, откинула голову назад, и мы с ужасом увидели, что лицо под гривой волос было не изнурённым возрастом или слюнявым – даже не зрелым, а молодым и ухмыляющимся лицом мужчины, чьи глаза блестели чернотой и серебром. Волосы струились по его спине, опускаясь ниже колен. Он впечатляюще тряхнул крыльями. За одним из его оперенных плеч висел кожаный мешок, толстый, словно переполненный винный бурдюк.
– Вы этого хотели? Две девчонки, играющие в пиратов, явились обобрать старого Гасана, слабого и беспомощного? Вы тут далеко не первые. Я отдам его без боя, если вы сумеете меня перепить за предстоящую ночь. Люблю состязания…
Я на миг задумалась, уверенная, что нарядами его трюки не ограничиваются.
– Ты клянёшься, что кошель волшебный? – спросила я.
– Ещё какой! В этом его суть. Итак, ты принимаешь моё предложение… Заметь, речь лишь о тебе, я не бьюсь об заклад с огненными демонами. Или вернёшься на свой корабль и расскажешь команде, что не одолела слабую старуху?
Гасан насмешливо покачал кошелём, ухватив его одним пальцем трёхпалой когтистой руки, и скрылся в хижине.
Халуд одарила меня косым взглядом угольных глаз и вытащила из-за пазухи маленький флакон.
– Сердцепламя, – прошептала она: её голос был как последние завитки дыма от залитого костра. – Я собрала его, надрезав запястье, только сегодня утром. Капля в питьё – и он упадёт точно камень, брошенный с башни какого-нибудь замка.
Я взяла флакон с мутной оранжевой жидкостью и спрятала в рукаве; мы обменялись знакомыми ухмылками. И, полная безрассудства, как дева, намеревающаяся подоить быка, я последовала за Гасаном в его вонючую хижину.
На низком столике стояли глиняные чашки и большой кувшин цвета птичьих язычков. Гасан сидел за столиком, аккуратно сложив крылья, и лучезарно улыбался.
– Отлично! Присаживайся, моя девочка, и попробуй моё лучшее вино. Изготовлено из мидий и печёнок… Лучше на островах не найти.
Я опустилась на колени и потупилась, выражая скромность и покорность.
– У моего народа принято, чтобы прислуживала женщина. Ты позволишь?
