Себе же дядя приобрел сразу несколько кафтанов из прекрасного сукна, бесчисленное количество рубах с вышивкой, плащи с ярким подбоем и несколько пар башмаков, сияющие пряжки на которых были величиной с куриное яйцо. Я поклялась, что больше никогда не заговорю с ним после этой обиды, но вскоре мне пришлось смириться с новым гардеробом и расстаться с пестрыми куцыми юбками.
Перемена в моем настроении произошла после того, как по дядюшкиному поручению я в одиночку отправилась на кухню, где вполне ожидаемо услышала свист, скабрезные восклицания и прочие знаки мужского внимания, которые, признаться, не были столь уж непривычными для меня. «Эй, рыжая-чумазая! Поди-ка сюда, танцовщица! До чего же славные у тебя ножки!» – развязно окликали меня подвыпившие гуляки все то время, что мы с дядей бродяжничали. В ответ дядюшке Абсалому приходилось разражаться гневными речами, призванными защитить мою девичью стыдливость. Доставалось потом и мне самой, поскольку я, будучи по натуре девицей веселой и живой, порой и впрямь строила глазки выпивохам. Нам везло, и подобные случаи так и не обернулись существенными неприятностями для меня, должно быть, не такой уж писаной красоткой я казалась случайным ухажерам.
К стыду своему, раньше в подобном внимании я находила что-то лестное для себя, но здесь, в герцогском замке, эти окрики впервые заставили меня испытать острое чувство стыда. Отчего-то с той минуты, как я впервые увидела герцога, сама мысль о том, что ко мне пристают, посчитав своей ровней, всякие неотесанные грубияны, стала нестерпимой. Наконец-то я поняла, почему дядюшка Абсалом непрестанно увещевал меня держаться скромнее и даже советовал пришить к юбке снизу пару широких оборок.
«Что, если господину Огасто пожалуются, будто племянница лекаря ведет себя непотребно? – подумала я, покраснев до самой макушки. – Он и без того составил не самое высокое мнение о нас с дядей и не станет разбираться, что к чему. Решит, что я гулящая девка, да и все тут».
Как видите, уже тогда я твердо решила, что до ушей его светлости не должны дойти какие-либо сплетни, выставляющие меня или дядюшку Абсалома в дурном свете. Мне бы полагалось догадаться, что герцогу нет никакого дела до морального облика столь ничтожного существа, как племянница ярмарочного шарлатана, взятого в дом светлейшей герцогиней из причуды. Однако в тот же вечер я безжалостно изорвала свои пестрые юбки, отмылась до скрипа, намазала нос едкой мазью для отбеливания веснушек и следующим утром вышла к дяде в одном из тех невзрачных серых платьев, что он купил для меня.
– Славно, славно, – пробормотал дядюшка Абсалом, осмотрев меня с ног до головы, после чего отправил собирать травы для целебных настоек. Близилась зима, и к тому времени дяде нужно было обзавестись порядочным запасом всяческой трухи, отварами которой он собирался потчевать всех обитателей герцогского дворца. Как он говаривал, лекарю лучше обмануть сто своих пациентов, нежели сказать хоть одному, что не знаешь лекарства от его хвори.
Я прихватила с собой корзину повместительнее и отправилась на поиск достаточно обширного пустыря, поросшего лопухом и чертополохом.
Дворец герцога Таммельнского был пугающим местом. О глубинных, истинных причинах чувства страха и тоски, который ощущали все люди, находящиеся в его стенах, мне рассказали позже; тогда же мне казалось, что бесконечные темные коридоры, узкие окна и крутые лестницы страшны сами по себе – я не была привычна к таким большим домам и боялась заблудиться в переходах и галереях. Хоть и не сразу, но я отметила, что покои герцога и герцогини были обставлены изящно и богато, прочая же обстановка выглядела откровенно древней и обветшавшей, точно великолепный некогда замок долгое время пребывал в запустении.
Помня о том, как развязно и недружелюбно повели себя слуги в тот раз, когда мне пришлось идти на кухню без сопровождения дядюшки Абсалома, я жалась к стене, когда видела кого-то из челяди, и не решалась обратиться с вопросами даже к самым безобидным на вид тетушкам. Мое скромное платье не слишком-то смягчило сердца прочих служанок – я все еще была выскочкой и обманщицей, пусть моего дядюшку многие из них уже признали обходительным мужчиной. Но и у милейших пожилых господ водятся бестолковые юные родственнички, от которых жди одной беды, оттого неприязнь, питаемая слугами к нам обоим, постепенно сосредотачивалась на мне – наглой рыжей девице, явно вознамерившейся мутить воду и морочить головы честным мужьям да невинным сыновьям.
Именно это мне объяснил мальчишка, окликнувший меня в тот момент, когда я взялась за кованую ручку высокой узорчатой двери, показавшейся мне похожей на входную.
– Ты что творишь, рыжая? – громко прошипел он, поднырнув под мой локоть и довольно грубо оттолкнув меня от двери. – Куда суешь свой нос?
