чур меня. Мы просто не хотим больше ничего знать о революции – особенно в России. Все, что мы знаем, что за двадцатый век в России было аж три революции – точнее, две революции и одна попытка. Семнадцатый, девяносто первый и девяносто третий годы. И ни одна из них не закончилась хорошо, и в итоге – мы проиграли двадцатый век.

Вот и все, что мы знаем…

Знание о революциях в основном исчерпывается теорией революции, выдвинутой еще Марксом и Энгельсом, революции вследствие материальных причин. По Марксу причина революции – это эксплуатация рабочих капиталистами, и революция имеет целью овладение средствами производства и устранение этой эксплуатации. В теории все правильно: капиталисты изымают часть прибавочного продукта, созданного рабочими, – и если капиталистов устранить, то рабочим достанется их часть, то есть на каждого рабочего придется больше прибавочного продукта. И вроде все на месте, да что?то не так.

Марксистская теория революции не объясняет ни череду бархатных революций 1989–1991 годов, ни польскую «Солидарность», когда рабочий профсоюз боролся с социалистическим (то есть рабочим) государством и доборолся до массовой безработицы и краха промышленности, ни наш август 1991 года, ни Майдан, ни «арабские весны»…

Польская «Солидарность» была столь сильна, что раскачала не только свое государство, но и внесла немалый вклад в крах всего Варшавского договора. При этом трудно сказать, за что конкретно боролась «Солидарность». Экономических требований у нее практически не было. Понятие «достоинство человека» каждый понимает по?своему – но как?то так получилось, что вся Польша понимала это одинаково, только облечь в конкретные требования не могла. Требование суверенитета было дикостью, потому что Польша и так была независимым государством, входила в ООН. Религиозные требования… на Гданьской судоверфи каждый день начинался с молитвы, и в Польше, несмотря на атеистический характер власти, не закрывались костелы. Фраза Леха Валенсы «Мы хотим, чтобы Польша была Польшей» не объясняет ровным счетом ничего. Хотя ее все поняли – если в 1989 году «Солидарность» на выборах взяла все (!!!) места в парламенте.

Удивительно – но даже сейчас, после фактического закрытия Гданьских судоверфей, никто не осуждает «Солидарность» за то, что она стала причиной их краха и бедственного положения всей польской промышленности. А популярность и авторитет Валенсы все еще велики, в отличие от того же Горбачева. И это при том, что поляки стали «таджиками Европы», подмывают задницы англичанам в госпиталях, рухнули целые отрасли польской экономики (косметика, судоверфи), Польша в угоду США была вынуждена посылать солдат и в Афганистан, и в Ирак – представьте себе, что было бы, если бы СССР заставил Польшу послать солдат в Афганистан в 80?е. То есть, получается, Польша получила то, что хотела? В Польше почему?то нет значимой, серьезной общественной дискуссии о том, права ли была «Солидарность», попытки взвесить приобретения и утраты последних тридцати лет.

Наш девяносто первый год – это еще круче. В обществе «развитого социализма» ведется дискуссия о благотворном влиянии… безработицы. При этом никто из рабочих, интеллигентов, ученых, которых безработица коснется, не протестует против самого предложения «ввести безработицу». В конечном итоге мы опрокинули страну, разбежались по своим углам и стали строить капитализм. Но в отличие от Польши мы до сих пор не уверены, правильно ли мы поступили в девяносто первом, до сих пор значительная часть общества ностальгирует по коммунизму, причем ностальгия эта выливается в довольно массовое обеление Сталина (я уверен, что те, кто ностальгируют по сталинизму, доведись им перенестись в то время, не выдержали бы и месяца «прикладного сталинизма», даже простой жизни, если не учитывать возможность попасть в ГУЛАГ или быть расстрелянным) и аномальную популярность «попаданческих» и прочих книг про ВОВ, аномальность которых в том, что переписывается история войны, которую мы ВЫИГРАЛИ. Эта раздвоенность – жизнь в реальной России и мечты о том, «как было бы, если бы СССР не развалился», – создает целый ряд опасных последствий, в виде раскола общества, неполной легитимности государства Россия в обществе, невозможность создать устраивающую всех национальную идею и версию истории, которая бы объединяла, а не разъединяла. Глупо думать, что этой слабостью не воспользуются враги.

«Арабская весна» – это катастрофа, масштаб которой еще до конца не осознан. Это бесславный финал проекта модернизации всего арабского Востока, основанного на социалистических (Г.?А. Насер, С. Хусейн, Х. Асад, М. Каддафи) либо капиталистических (шах Ирана, А.?А. Салех, Х. Мубарак) принципах. Арабская молодежь, часто безработная и без перспектив в жизни, требовала того же, что и в Польше, – уважения и «быть самими собой». Но в итоге получила где?то реставрацию диктатуры (Египет), где?то – жесточайшую гражданскую войну (Ливия, Сирия, Ирак). Самое главное: Запад страшно ошибся в оценке перспектив и последствий «арабской весны», что привело к началу сразу нескольких войн, дестабилизации огромного пространства Востока, кратному росту угроз, исходящих оттуда, росту террористической активности на порядок по сравнению с 9/11, и самое главное – полному цивилизационному тупику. Агрессивные исламисты предлагают не модернизационный, а деградационный проект с почти обязательной кровавой цивилизационной схваткой Запада и Востока. А Запад – не может предложить ничего. Вообще ничего. Кроме

Вы читаете Время нашей беды
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату