— Я не знаю, что ему говорить…
— Он будет не в себе в первые дни. Лучше, если вокруг окажется спокойная привычная обстановка, знакомые лица… Кстати, что скажут родичи при виде его возвращения?
— Обрадуются… наверное.
— Даже если не обрадуются — ничего страшного. Привыкнут.
Карета, на козлах коротой сидел Сыр, укатилась далеко вперед и теперь поджидала хозяйку у моста, на другой стороне поля.
— Лив, я боюсь. Мне хочется найти первую попавшуюся скважину — и…
— Вы можете это сделать хоть сейчас. Правда, потом придется везти домой совсем беспомощного человека… Но у вас ведь экипаж.
— Нет. Я просто хочу попробовать, Лив. Просто увериться, что Рерт не лгал, и теперь любая скважина…
— Рерт не лжет мне. Он же не сумасшедший.
Доминика нервно рассмеялась:
— А я вам солгала.
— Я даже догадываюсь, зачем.
— Для правдоподобия. Скажи я правду — кто бы мне поверил?
— Я.
Доминика отвела глаза:
— Мизеракль.
— Да. Я сам не всегда понимаю, Доминика, что мною движет. Одно могу сказать совершенно точно: ничего в своей жизни я не совершил из жалости.
— Я вас обидела?
— Ну что вы.
— Вы ведь тоже солгали мне, Лив. И были правы. Если бы вы признались тогда, что хотите мне помочь, — я только уверилась бы, что это ловушка.
— А почему, собственно?
Доминика сцепила пальцы:
— Действовать, не преследуя выгоду, — противоестественно. Зато разбойник, у которого слишком мало сил, чтобы напасть в открытую, прежде всего предложит помощь — и проводит до ближайшей рощицы… Разве не так?
— Так.
— И нормальный человек скорее поверит в наследство, чем в стопку писем, от которых к тому же ничего не осталось, кроме горстки пепла.
— Вы помните их наизусть.
— С чего вы взяли?
Лив чуть заметно усмехнулся:
— Знаете что? Не говорите никому, что это вы его спасли. Придумайте что-нибудь. Груз так называемой благодарности способен погубить что угодно, тем более — такой груз…
— Но ведь это
Лив хмыкнул. Вытянул откуда-то покореженную, закопченную шпильку:
— Узнаете?
— Еще бы…
Лив бросил шпильку в траву. Земля разошлась с негромким треском; на месте, где упала шпилька, поднялся, как змеиная головка, росток. Секунда — и молодое дерево неизвестной породы стояло, покачиваясь на ветру, поводя клейкими листочками, удивляясь само себе.
— На память, — сказал Лив.
— Почему здесь?
— Здесь раздорожье. Место, где мы разойдемся.
— Погодите, Лив… Что заставило вас сесть с ним… с этим… за эту доску? Кто? Почему он показывал пальцем… вверх, в потолок?
