Этих кормят кашей и бобовой похлебкой, что вовсю кипит в котле. Редко кто спросит пива, а о вине и речи нет, народ занятой, большая дорога не любит пьяных, выпивоха здесь далеко не уйдет.
Радим оттаскивает на кухню грязные миски и в сотый раз бежит за водой. Посудомойка Дамна тратит удивительно много воды.
К четырем часам пополудни холодная баранина в меню сменяется жарким. Теперь на постоялом дворе обедают люди праздные: богатые путешественники, офицеры, скачущие по своим надобностям, скучающие аристократы, которым королевский лейб-медик прописал вуаяж, авантюристы и пройдохи, чей промысел начинается вечером и под крышей. Отобедав, все эти люди сыто оглядываются, ища развлечений, знакомств и приятного времяпровождения. Ранний вечер — пора чистой публики.
Ближе к ночи опять появляется рабочая беднота: погонщики скота, батраки, возвращающиеся с найма, мастеровые, ищущие заработка, наемники без места и прочий люд. Здесь же — мелкое ворье, промышляющее кражами с возов; на постоялом дворе они ничего не крадут, а то ведь иначе на большой дороге хоть не показывайся — Колох на расправу скор и крепко печется о репутации заведения.
Беднота ужинает на улице под навесом — под крышей вечером дороже — и тут же заваливается спать, большей частью на собственных возах, так что всеми благами постоялого двора пользуются лишь кони и медлительные волы. И это правильно, главное, чтобы скотина была накормлена и сбережена от цыганского глаза, а самому можно и в телеге покемарить, благо, что она у Колоха во дворе, и значит, везомое добро будет в целости.
Тут уже Радим носится как угорелый. Всякий покрикивает на него, и всякий в своем праве. А ноги уже подкашиваются, но уставать нельзя никак, потому что именно в эту пору больше всего перепадает мелких монеток, кинутых щедрыми посетителями. Тумаков, впрочем, тоже перепадает изрядно. Так что надо успевать как в отношении колотушек, так и в рассуждении чаевых. Никому нет дела, что Радим отвечает только за огнь в печах, большом очаге и камине, что пылает в чистой зале. Еще, конечно, за воду, чтобы не переводилась она ни у поварихи, ни у посудомойки. И, опять же, грязную посуду оттаскивать — Радимова забота. Однако крикнет загулявший чистоплюй: «Эй, пацан, еще бутылочку мальвазии!» — и беги за вином, потому что обе подавальщицы приглашены за чей-то стол и то ли трудятся, то ли празднуют — не поймешь. А Дамна уже вопит с кухонной половины: «Радим, где кипяток?» Хоть разорвись, а успевать надо.
Вечер был в самом разгаре — угаре, как сказал бы Радим, будь у него хоть секунда для посторонних мыслей. И на чистой, и на черной половине зала гудели разговоры, щелкали костяшки домино, а бродячий музыкант, с цитрой в руках отрабатывающий ужин и ночлег, расположился ближе к проходу, чтобы его инструмент был равно слышен всем, пирующим под крышей. Полуденные разговоры о ценах, пошлинах и грабителях сменились вечерними — о стародавних временах, о драконах, привидениях и зачарованных кладах. Радим слышал эти пересуды краем уха, но даже помечтать о несбыточном ему было некогда, ложась в постель, Радим мгновенно проваливался в сон, не успев даже припомнить, о чем толковали собравшиеся у очага постояльцы.
— Что касается василиска, — авторитетно рассуждал толстопузый негоциант, — то с ним может справиться любая кухарка. Если подумать, что такое василиск? Кунштик, выродок, петуший бастард. И обходиться с ним нужно как со всяким петухом. Вот только смотреть на него нельзя, а так — выйти, зажмуря глаза, и замереть, будто окаменел, а когда василиск налетит — схватить его и свернуть башку.
— И скольким василискам вы успели свернуть башку, уважаемый? — спросил его визави, представившийся аптекарем из Ристола. Хотя Радим успел заметить, что мешка с лекарствами у аптекаря не было, медицинские советы он давать отказывался, а доминошки перемешивал в две руки, но тремя пальцами, что заставляло подозревать в нем шулера. Купец, судя по всему, тоже это заметил, но за себя был спокоен, поскольку играл в паре с подозрительным незнакомцем, и благодушное настроение не покидало бы его, если бы не беспрестанные колкости и язвительные замечания напарника, портившие удовольствие от игры.
Против шулера и торговца играла еще более странная пара: наемник, явно переживающий не лучшие времена, и зажиточный крестьянин, каких повсюду пруд пруди, с мозолистыми руками и загорелым морщинистым лицом. К такому никто и приглядываться не станет, однако Радим успел приметить, что хуторянин явился налегке, а это всегда странно, без дела мужика на большую дорогу арканом не затащишь. Соседи, случается, заходят скоротать вечерок, но этот-то нездешний… хотя вроде уже бывал здесь пару раз. На заклад биться не стоит, но зря толстопузый радуется, что уселся играть в паре с мошенником, как бы не пришлось в результате раскошеливаться.
— Парень! — слышится зов подвыпившего гостя. — Спроси там, где моя рыба?
— Сей миг! — заученно отвечает Радим и со стопой грязных мисок исчезает на кухне. Интересный разговор о василисках остается недослышанным.
В поварне Колохова жена — ведьмоватая Рикта мечется от жаровни к печи, поспевая еще что-то рубить на разделочном
