поле и лес, пламя раскачивающегося на экипаже фонаря то и дело мелькало перед глазами. Я яростно задернула занавеску и вжалась в спинку сиденья, плотнее закуталась в плед. А вот Винсент, казалось, наслаждался поездкой и ничуточки не замерз – даже сюртук расстегнул. Сидя напротив меня, он выглядел счастливым и довольным – пожалуй, таким я видела его впервые за все время нашего общения.
– Вы напоминаете воробья, – с усмешкой заметил де Мортен.
– Змея, кошка, птичка… Странные у вас фантазии, – я поежилась. – Определитесь уже.
Его глаза заискрились смехом.
– Не могу, у вас слишком много обличий. Вы поэтому выбрали путь лицедейки?
– Как вы догадались?! – огрызнулась я, впрочем, беззлобно. То ли уже смирилась с тем, что рядом с Винсентом бесполезно кипятиться: все равно в него все чувства уходят, как в бездонную пропасть.
– Почему вы вообще решили работать? Вместо того, чтобы отправиться к деду.
– И всю оставшуюся жизнь шить одежду и вязать рукавицы для обездоленных? Это не мое.
– Спасение бедняка дело его собственных мозолистых рук?
– Я не против благотворительности, но свободные наличные помогают не хуже вязаных носков. К тому же, рукоделие всегда наводило на меня тоску.
Чистая правда. С детства не могла усидеть на месте, во время занятий вертелась, ерзала и так и норовила сбежать. Стоило гувернантке отвернуться, как я бросала перо или выскальзывала из-за рояля, и пулей летела из комнаты, за что частенько бывала наказана отцом. С возрастом стала поумнее, и всегда находила способ договориться с преподавателями, чтобы сделать занятия покороче: с помощью всякого рода ухищрений и умения правдиво изобразить все что угодно – от приступа мигрени до стоящих в глазах слез. Наверное, уже тогда стоило понять, чем я могу зарабатывать на жизнь.
Винсент прищурился, смотрел изучающе, словно впервые встретил.
– А что ваше? Жить жизнью выдуманных людей? Быть у всех на виду, но прятать себя настоящую?
Он задавал те вопросы, о которых я не спрашивала даже саму себя.
– Возможно. Считаете, я плохо справляюсь?
– Думаю, что вы убегаете от жизни.
Де Мортен внезапно поднялся, убрал стоящий рядом саквояж и пересел ко мне.
– Не дергайтесь. – Он нахмурился, когда я попыталась отстраниться, уверенно привлек меня к себе. – Я всего лишь хочу вас согреть.
От его объятий веяло жаром, и дело было вовсе не в демоническом влечении, навеянном заклятием. Винсент был как печка, а я дрожала от холода и тянулась к теплу. Странно, но так стало гораздо теплее, чем под пледом, даже вырываться расхотелось. У него сегодня и впрямь замечательное настроение. Неужели из-за поездки в Мортенхэйм?
– Почему вы не можете быть таким милым всегда? – невинно поинтересовалась я.
Винсент на мгновение замер, а затем расслабился, уперся подбородком мне в плечо, согревая дыханием ухо.
– Потому что я герцог.
– И в большой герцогской книге написано, что вам дозволяется так себя вести только два раза в месяц?
– Нет, только когда никто не видит, – теперь в его голосе отчетливо слышалось веселье.
– Вот как! Тогда я расскажу об этом всем.
– Вам никто не поверит.
Как назло, колесо попало в выбоину. Карету сильно тряхнуло, я полетела на него, с улицы донеслись сочные ругательства, ржание и радостный лай. Но главное – мой саквояж упал на пол, распахнулся, и из него вывалилась книга. Та самая, с вэлейскими заклятиями, которую я стащила из городской библиотеки де Мортена. Решила, что теперь у меня точно будет много свободного времени, чтобы как следует во всем разобраться. Правда, сообщать об этом ему в мои планы не входило.
Винсент подхватил меня, и я оказалась тесно прижатой к мужской груди. Дыхание сбилось, де Мортен смотрел мне в глаза, мои губы были в нескольких дюймах от его, стоило только податься вперед. Я закрыла глаза, придвинулась ближе, почувствовала легкий привкус мятного поцелуя, и…
– Это еще что?!
Как же не вовремя! Винсент бесцеремонно отодвинул меня и поднял увесистый том.
– Значит, вас интересуют вэлейские заклинания?
– Вообще-то только одно, – нехотя призналась я. Кажется, придется рассказать ему обо всем. – Вы мне ничего не говорите, вот я
