тепловые спирали. Даже в десяти шагах становилось жарко. Когда девушка вздыхала, чудилось, что раздуваются кузнечные меха, такая в ней была мощь. Однако все, что она делала, это отсчитывала сдачу или блестящими щипчиками раскладывала по тарелочкам круассаны. И при этом буквально спала на ходу. Некоторое время Корнелий в восхищении разглядывал девушку, а потом, рассмешив ее чем-то, взял у нее телефончик.
Фулона попала пальцем в варенье, мимоходом облизала его и тем же пальцем показала на следующую из новеньких:
– Пеппа! Валькирия ужасающего копья!
У новой хранительницы ужасающего копья были курчавые жесткие волосы и вытатуированные широкие брови, что удивляло, поскольку при таких волосах и собственные брови были у нее скорее всего о-го-го. Двигалась она порывисто, вечно все роняла и ломала. Вот и сейчас, пока Фулона ее представляла, она ухитрилась дернуть рукой и опрокинуть на колени Гелате чашку с чаем.
– Ой! Прости! – воскликнула Пеппа, вскакивая и вслед за чашкой роняя еще и свой стул.
– Ничего, – успокоила ее Гелата, закрывая глаза, чтобы в полной мере ощутить, как горячий чай стекает ей в шерстяные носки. – Сущие мелочи! Я как раз собиралась попарить ноги!
Несмотря на свою грозную внешность (она была низкого роста, мрачная, коренастая, с широченной голенью, мощной, как взведенная пружина, и такими же широченными запястьями), Пеппа была очень влюбчива. Фулона впервые встретила ее в магазине, где Пеппа, прячась за холодильником с соками, фотографировала мужчину своей мечты в очереди за сосисками.
– Он тебе нравится? – спросила Фулона, подходя к ней сзади. Она знала, что не ошиблась, потому что ее вело чутье старшей валькирии.
Пеппа оглянулась на нее, готовая вспылить, но Фулона была так величественна и спокойна, что гнев Пеппы улетучился.
– Что толку? – сказала она убито. – Я для него… ну как для меня вот эта вот стена…
– Если ты возьмешь копье, он станет твоим оруженосцем! – сказала Фулона. – Никто не откажет валькирии. Любой, кого она изберет, пойдет за ней, будь он даже голливудским актером. Проблема в другом: тот ли он, кто тебе действительно нужен? Не подведет ли тебя в бою? Впрочем, решать тебе!
И Пеппа решила. Уже через два часа она с такой энергией орудовала ужасающим копьем, распарывая мешки с песком, что даже бесстрашная Хаара сказала ей: «Слушай, новенькая… отойди-ка от меня подальше! А то мне как-то не по себе!»
Мужчина мечты по имени Федор, на которого Пеппа все же сделала ставку, теперь скромно стоял у стеночки и, мелко кивая, каждую секунду говорил кому-нибудь «Здрасьте!». По всем признакам, ему было неуютно. Хотелось в очередь за сосисками, но все магазины были закрыты.
– Ну вот вам Пеппа! У меня ощущение, что она просто родилась с копьем в руке! Идет семимильными шагами! Если не охладеет, будет толк, – похвалила Фулона, любуясь ею. – А теперь, кто не знает, – новая валькирия бронзового копья! А где Варля?.. Варля! Кто Валентину видел? Она вообще приезжала?
– Я тут, – прошелестел едва слышный голос.
Фулона оглянулась.
– Да-да, конечно! Я вспомнила! Мы же с тобой салаты резали!.. – сказала она в явном смущении. – А вот, кгхм, и Варля! Прошу любить и жаловать!
Валькирия, заступившая на место Малары, была худенькая робкая девушка-математик. Круглая отличница и в школе и в университете, никогда не скачавшая ни одного готового реферата, а все написавшая самостоятельно, выполнявшая двадцать письменных заданий, когда задавали два, и десять, когда не задавали ни одного, но при этом стеснявшаяся открывать рот на экзамене и краснеющая пятнами, когда ее спрашивали, Варля была быстра, услужлива и абсолютно невидима в своей робости. Вот и сейчас в гостях у Фулоны она начала с того, что забившись, как улитка, между холодильником и раковиной, перемыла всю посуду. Причем никто даже не заметил, чьим посредством посуда ухитрилась очиститься, настолько все произошло тихо и само по себе. Раз – посуда чистая, и Варли рядом нет. Сидит на маленьком стульчике у мусорного ведра и тихо улыбается, положив руки на колени.
Зато все заметили, когда Прасковья, пылающая в своем кровавом наряде, вымыла чайную ложечку. Это выглядело и как немой укор хозяйке, и как подвиг трудолюбия, и как душ для всей кухни, потому что ложечку Прасковья, разумеется, подставила под текущую струю воды.
Переключившись на Прасковью, все забыли про бедную Варлю, кроме оруженосца Ламины, которому имя новой валькирии не давало покоя.
«Варля – барля. Варля – парля. Варля – марля», – бормотал он, пока добрая Брунгильда, не вступившись за новенькую, не посадила его на холодильник и не заткнула ему рот мандарином в кожуре.
– Если выплюнешь его раньше чем через пять минут, воткну посудную мочалку! – предупредила она, и даже Ламина не стала
