Ему никто не ответил. «Уж не упала ли с кровати-то? – подумал норманн, торопливо оставляя свой пост. – С больными случается, которые в жару да себя не сознают…» Он переступил через порог и заглянул за перегородку, уже воображая себе распростертую на полу леди Мак-Лайон. Однако та была в сознании и, кажется, падать никуда не собиралась. Она стояла, сгорбившись, у сундука – одной рукой опершись о его крышку, а второю прикрыв лицо – и плакала.
– Госпожа! – едва успев успокоиться, снова взволновался Ульф. – Вы это… зачем? Совсем плохо, да? Дак вам бы, может, прилечь… Или вы еще молока хотели? Так я Жиле свистну – мигом метнется!..
Она только махнула рукой и зарыдала еще пуще. Норманн сделал неуверенный шаг к сундуку. По всему видно, совсем хозяйке худо. И зачем только встала? Тихоня, неуверенно потоптавшись на одном месте, сделал еще один шаг и встал. Человек он был мягкосердечный и женские слезы спокойно переносить не мог – жалеть начинал, сам расстраивался, бросался утешать… Только это ж не Бесси, а собственная госпожа! Что с ней делать? Что говорить?.. Ульф растерянно оглянулся на сени. Говорить он был не мастер. Да и леди Мак-Лайон, похоже, совсем расклеилась, тут хоть песни пой, даже глаз не подымет. Ей бы лежать тихонечко, в покое да тепле! Но не хватать же супругу лорда в охапку да не тащить же к кровати? Не по чину, да еще и она, не дай боги, поймет все навыворот. Он сам прошлой зимой, когда под лед провалился и после в горячке лежал, едва лекарю шею не свернул, когда тот, бедолага, кровь ему пускать собрался… С мутных-то глаз еще и не такое в голову взбрести может!
Но не бросать же госпожу в эдаком виде? Ульф мученически вздохнул и поднял взгляд на хозяйку:
– Леди Мак-Лайон, вы бы… вам бы… ну нехорошо так себя мучить! Вернитесь в постель, будьте умницей! Что ж я его сиятельству скажу, если вы в бреду свалитесь?
Рыдания чуть стихли. Проняло, обрадовался Ульф. Надо было сразу про мужа-то! Он стянул с кровати одеяло и накинул его на плечи Нэрис. Та не воспротивилась.
– Вот и славно, – мягко прогудел Тихоня, – вот вы и молодец, и плакать перестали… Обопритесь об меня, да пойдемте. А молока я вам сам с медом намешаю да сей же час принесу…
Леди Мак-Лайон подняла голову.
– Он же вернется, да, Ульф? – прерывисто всхлипнув, сказала она. – Он же правда вернется?
– Ну еще бы! – успокаивающе закивал норманн, закутывая госпожу в одеяло. – Его сиятельство так просто не возьмешь, сами ж знаете! Вернется, это я вам наверное говорю. Живой и здоровый! Ну, кромь руки, дак ведь то раньше… Ей-богу вернется, не сойти мне с этого места!
Она улыбнулась сквозь слезы. И, подумав, утерла глаза концом шали. А потом протянула норманну сжатый кулак.
– Возьми, Ульф, – попросила она, вкладывая в руку Тихоне серебряный ключ на цепочке. – Пусть у тебя побудет. Не хочу… Сам Ивару отдашь.
– Да как же это, госпожа? – опешил норманн, жалобно моргая. Ключ он узнал. – Ведь не мне дадено…
Нэрис ожесточенно мотнула головой:
– Забери! Видеть его не могу!
Испугавшись, что слезы польются вновь, норманн нехотя взял подношение. Покрутил ключ в пальцах, крякнул и, смирившись, сунул голову в петлю цепочки.
– Все, – сказал он. – Взял. Теперь баиньки пойдете?
Она кивнула. Поддерживаемая Тихоней, дошла до кровати, легла и свернулась калачиком. Норманн прикрыл ее сверху меховым пологом.
– Молока-то принесть? – помолчав, все-таки спросил он.
– Не надо, – тихо донеслось из одеял. – Я… я посплю немного, Ульф. Ты иди…
Он успокоенно вздохнул и на цыпочках отошел от кровати. Обернулся от перегородки – леди лежала тихо. «Эвон как распереживалась, – сострадательно думал Ульф, выходя в сени и усаживаясь обратно на тюфяк. – Аж до слез… Тут еще и хворь, понятно, где уж себя в руках удержать?» Он покосился на серебряный ключ и спрятал его за ворот рубахи. А потом перевел отяжелевший взгляд на дверь. Утешать госпожу обещаниями было легко. А вот самому в них поверить?..
– Ну, ничего, – сдвинув брови, пробормотал Тихоня. – Глядишь, обойдется! Лорду не впервой, а что медведь… Дак ведь и хуже бывало, уж одолеют! Четверо-то против одного!
Блеклый кругляш луны выглядывал из рваной прорехи в облаках. Окружающая тишь казалась зловещей. Не лаяли собаки, не свистел ветер, даже чуть приоткрытая дверь сарая не скрипела на петлях. Только холод, темнота да невыносимое ожидание, тягучее, как патока. И собственная длинная тень от факелов за спиной. И резь в уставших глазах, и окоченевшие ноги… «Не лучше ли было попросту выкурить его оттуда? – подумал Ивар. – Звери боятся огня. И дыма. Не ошибся ли Вячко с амбаром? Мы
