— Оба-на, шериф. Это те людоловы, которые гонялись за Боровой, — удивленно повернулся я к своему начальнику, но не выпуская из поля зрения напрягшихся молодых мужиков.
Один из них, рыжий и патлатый, попытался вскочить и рвануть из кобуры револьвер, но Мартин, недолго думая, всадил в него заряд из своего обреза двенадцатого калибра. От влетевшего в него снопа картечи неудачливый стрелок вылетел из-за стола и свалился около стены, заливая пол кровью из разваленной груди.
— Кто еще? — взводя курок револьвера, негромко поинтересовался шериф. — Нет желающих? Тогда медленно оружие на стол и руки вперед. Матвей, надеть на них наручники! Вы арестованы, джентльмены, по обвинению в изнасиловании и убийстве! Если можете, наймите адвоката. Если вы не можете себе этого позволить, адвокат будет нанят за счет города. Всех сковал, Матвей? Тогда — на выход, господа, и очень неторопливо. Любое резкое движение будет расценено как попытка к бегству.
— Кто еще из них? — тихо спросил меня Илья, когда трое скованных парней пошли к выходу, поминутно оглядываясь на Герду. Ну да, в трактире прозвучало слово «голована».
— Тот длинный. И этот, у которого бельмо на глазу. Герда передает, что это они. А эти двое, третий из живых, и этот дохляк — они внизу были, страховали, наверное. Долго были, много натоптали. Кстати, там окурков с десяток, не меньше, валяется.
— Ладно. Если те двое были наверху — то никуда не денутся, отпечатки их на сто процентов. А их сообщник может и выйти сухим их воды. По окурку ничего доказать не сможем. Разве… их из газеты же сворачивали? Проверю кисеты, может, спрятал остатки, и обрывки от окурков с ними совпадут. Тогда тоже не отвертится. Ладно, пошли, нам еще допросы вести и экспертизу проводить. А потом целую кипу бумаг для судьи писать.
Эта троица насильников не отвертелась. Отпечатки на бутылке виски совпали у всех четырех. И у тех, кто залез в комнату, изнасиловал и зарезал Елену, и у тех, кто караулил их внизу. Кроме того, у застреленного типа нашелся обрывок газеты, из которой крутили свои папиросы эти выродки. А один из насильников, чей кровавый отпечаток был обнаружен на окне, не захотел идти на виселицу всего-навсего вдвоем и заложил на судебном процессе выжившего подельника, который караулил внизу. Мол, они разыграли, кто полезет забавляться с Боровой. И этот, из страхующих, предлагал ему полста кредов, чтобы поменяться местами.
Так что всю троицу повесили на городской площади при немалом скоплении народа.
На похороны Елены практически никто не пришел. Только я, Шейла, Вера и Федор. Парни из его команды, которые вытаскивали меня с Шел из того зимовья, уехали из города на охоту за пару дней до этой беды и еще не вернулись.
— Прах к праху, аминь. — Священник захлопнул библию, по простому сосновому гробу застучали комья мерзлой земли, и скоро только простой крест напоминал о той, кто была веселой и красивой девушкой.
А вечером, к моему удивлению, в кровать, кроме Веры, легла и Шел. Точнее, не легла, а присела около меня и при помощи Веры стягивала с меня одеяло.
— Это еще что? — Я поглядел в глубокий вырез ночной рубашки Шейлы. Надо сказать, что нового я там не увидел, но увиденное меня не разочаровало.
— Это наша с ней обязанность в выполнении супружеского долга. — Вера отбросила одеяло и потянула с меня семейные трусы. — Так, Шейла. Сегодня ты начинаешь, а я продолжу.
Я проснулся от еле слышного скрипа полозьев и глухих, но тяжких ударов по мерзлой мостовой.
Герда поглядела на меня, приподнявшего голову, и едва слышно зарычала. Я прямо-таки увидел льющуюся из моей голованы ярость. Вера недоуменно пошевелилась и села на кровати, зевая и потирая глаза. Шел ровно посапывала, подложив под щеку ладошку.
Все это было прекрасно видно из-за залившего улицы и падающего полосой на нашу кровать лунного света.
Я молча поднял из-под кровати свой револьвер и подал его Вере, а сам встал и вытащил из своей оружейной пирамиды многозарядный дробовик.
— Матвей, в чем дело? — Вера, испуганно сглотнув, сжала рукоять пистолета обеими руками.
На что я, прижав палец к губам, тихонько подошел к окну, и поглядел на улицу, не отодвигая занавеску. Сквозь узенькую щель в занавесях, отделяющих нашу комнату-студию, и сквозь щели в тростниковых жалюзях на окнах веранды было видно вставшие напротив нашего дома сани, запряженные большой лошадью, масть в свете луны не разберешь. Около саней сгрудились трое мужиков и сейчас чиркали спичками.
— Закурить хотят, что ль? — Я недоуменно почесал засвербившую задницу. Достал этот шрам, чешется, как не знаю что.
