оглушила причитаниями:
— Дитятко наше, нашлась!
— Где? Где моя дочь? — прибежала на ее крики матушка. — Ада, несносное дитя, где ты была?!
— В гостевой спальне, а что случилось? — изумилась я.
— Она еще спрашивает! — возмутилась матушка, отнимая меня у Лили. — Как мы должны были отреагировать на твое исчезновение? Лили утром зашла к тебе, постель пуста, окно распахнуто. От рева этой женщины даже хрусталь полопался, не то что мои нервы. Зачем ты спала в гостевой спальне?
— В своей мне не спалось, — ответила я, досадуя, что из-за меня случился переполох.
— Это всё нервы, — заявила матушка. — То ли будет дальше, когда будешь ложиться в постель с графом…
— Матушка! — возмущенно воскликнула я. — Я не желаю обсуждать с вами эти вещи!
— Тут обсуждай не обсуждай, а спать ты будешь с графом, и уже послезавтра. Вот представь…
— Матушка!
Я развернулась и бросилась в свою комнату, закрыв уши ладонями. Матушка превзошла саму себя! Мое возмущение не знало предела. Такие разговоры, это же ужас! Но уже в комнате я тяжело осела на кресло и уставилась на свои руки. Но ведь от этой данности не уйти, и то, что так нервирует меня, все ближе… А может, сказать, что у меня женские недомогания? Ох, я просто не смогу выдавить из себя такое, и значит…
— Ада, — матушка заглянула ко мне в комнату, — жду тебя на завтраке.
— Я скоро буду, матушка, — ответила я, поднимаясь с кресла.
Проследив за тем, как я направляюсь в умывальную комнату, матушка закрыла дверь и удалилась. Вскоре появилась Лили. Она помогла мне с волосами, на удивление молча и горестно вздыхая.
— Что с вами, Лили? — спросила я.
— Да как же? Ведь вижу, как вы мучаетесь и матушки не слушаете, а она дело говорит. И зачем себя терзаете? — ответила она.
— И вы туда же! — возмутилась я и направилась в столовую.
Матушка сидела с газетой в руках, закинув ногу на ногу, и потягивала чай. Она косо взглянула на меня из-за газеты и вернулась к своему занятию. Я заняла свое место и принялась за омлет. Аппетита не было вовсе. Головная боль все усиливалась, и я сидела, ковыряясь вилкой в омлете, пытаясь отогнать невеселые мысли.
— Я вот понять не могу, — заговорила мадам Ламбер, — как же люди могут сами себе жизнь портить?
— Матушка, сколько можно? — я откинула вилку и взялась за чай.
— Что, дитя? — она недоуменно подняла брови. — Вот, смотри сама. В Андалийском герцогстве беспорядки. Работники на винограднике устроили драку с управляющим, обвинив того в удержании жалованья. И что теперь? Работы нет, попортили лозу, штраф хозяину за ущерб… А жалованье просто в дороге задержалось. Его и удержали в счет долга. Вот так-то. Я и говорю, умеют же люди, не подумав, себя несчастными сделать.
— Я думала, вы обо мне, — немного ворчливо ответила я.
— А что о тебе? Ты ведь знаешь, что тебе хорошо, — невозмутимо сказала мадам Ламбер. — Вчера сам Дамиан тебе сказал о том, что его намерения прежние, а ты опять за свое.
Чашка с шумом опустилась на блюдце, расплескав чай. Я с негодованием посмотрела на матушку.
— Зачем вы писали ему? Как вы вообще узнали, где его искать? — зло спросила я.
— Кто хочет, тот найдет не только лейтенанта королевского флота, — все так же невозмутимо ответила она. — Ежели ты себе яму роешь, так хоть я тебе веревку скину, чтобы могла уцепиться и выбраться. Кто, ежели не родная мать?
— Вы только всё усложнили! — я вскочила из-за стола.
— Нет, дорогая, усложняешь ты. Я нахожу простые пути решения твоих проблем, — матушка отложила газету и насмешливо посмотрела на меня. — Тебе ведь в тягость брак с графом.
— Помнится, вы радели за него, — ответила я, вновь падая на стул.
— Так то когда было. Я же видела, что ты ему по сердцу пришлась. Но тебе он не приглянулся, потому я и не настаивала, когда твой папенька графу отказал от дома. А теперь появился тот, к кому ты неравнодушна. Так к чему рвать себе душу?
— Никто не может утверждать, что я буду с ним несчастна.
— Пф, — фыркнула матушка.
— Или непременно счастлива с Дамианом, — я прикрыла глаза и потерла виски.
