мои шаги.
– Отсюда открывается хороший вид, но в плане обороны толку от этого никакого, – проговорил он. – Отсюда виден город, но не океан. К тому времени, когда захватчики проникнут на наши улицы, всё уже будет кончено. Кто бы ни построил это место, он знал, что его лучшая защита – секретность. Даже внутри рифа не найти признаков обитания, пока не проникнешь в гавань. Я не знаю, зачем они вообще возвели эту башню, да еще с такими зубцами – разве только чтобы почувствовать себя важными.
– Но тебе, похоже, нравится сюда подниматься.
Он пожал плечами, все еще стоя ко мне спиной.
– Тут спокойно. И мне нравится видеть сам город – всё, чего мы достигли.
Мне не хотелось отходить от лестницы, не хотелось подходить к нему – слишком свежи были воспоминания о бастионе. Но он повернулся и пригласил меня встать рядом, так что мне пришлось подойти к нему. Мы смотрели на убегающий вниз город, охваченный деловой суетой. На выступе рядом с моей ладонью лежала его рука, широкая, с сильными пальцами. За эти несколько месяцев после побега я успела загореть, но мне было далеко до насыщенного бронзового оттенка, которым сияла кожа Пайпера.
Я нарушила молчание.
– Зачем ты послал за мной? Это насчет того, что я сказала вчера?
Он кивнул.
– Отчасти. Ассамблея обсуждала эту новость почти всю ночь. Одни не верят, другие – убеждены.
– А ты?
– А мне бы хотелось не верить, – вздохнул он. – Это настолько масштабное дело, что кажется невероятным. Но еще более невероятным казалось то, как они обходятся с нами последние несколько лет. Пока ты не сказала нам о резервуарах. И если по плану это и является конечной целью их политики, то всё обретает смысл.
– Да, в известном смысле это идеально укладывается в схему. Они просто повышают налоги, доводят нас до крайнего голода, подталкивая таким образом к приютам. Причем получается, мы же и оплачиваем то, что они делают. Новые здания, усовершенствование резервуаров – всё это за счет налогов, взимаемых с Омег. Мы платим за резервуары и, в итоге, сами отдаем себя в их руки.
Я могла бы восхищаться их схемой, как могла бы восхищаться хитростью Зака, с какой он разоблачил меня когда-то в деревне. Всё это поражало гениальной простотой.
– И что Ассамблея собирается делать по этому поводу?
– Это как раз мы и пытались решить прошлой ночью, – ответил он. – Сначала надо сообщить людям, чтобы избегали приютов, любой ценой. Это будет первый шаг. Но даже это проще сказать, чем сделать. Люди и так шли в приюты нехотя, в самом крайнем случае. И если сейчас они голодают и находятся на грани отчаяния, то будет сложно удержать их от этого шага, если ничего не предложим взамен.
– А ты можешь им что-нибудь предложить?
– Мы можем предложить им это, – он обвел рукой Остров. – Но здесь уже сейчас едва хватает места. Только последние годы мы стали полностью обеспечивать сами себя и прекратили постоянную поставку продовольствия с материка. К тому же теперь и это место под угрозой, если Исповедница так настойчиво ищет нас, как ты говоришь. Я постоянно думаю о ней, о том, что случится, если она обнаружит Остров.
– Значит, ты понимаешь, что я чувствую почти всё время, – вздохнула я. – Я тоже постоянно думаю о ней, даже с тех пор, как мы сбежали. Она ищет меня.
– Ты и это чувствуешь?
Я кивнула. Даже здесь, на Острове, стоя рядом с ним в лучах солнца, я чувствовала, как она искала меня. Как рыскал ее разум, тянулся ко мне, точно чьи-то похотливые руки.
– Постоянно. Это еще хуже, чем когда она допрашивала меня.
– И ты не знаешь, почему она так охотится за тобой?
– Разве это не очевидно? Я ведь сбежала.
Он улыбнулся и покачал головой, повернувшись ко мне лицом.
– Думаешь, она преследует тебя только потому, что ты сбежала? Думаешь, если бы сбежал из Камер Сохранения кто-нибудь другой, они бы озаботились столь же сильно? Ты не знаешь себе цену.
– Цену? Я не товар на рынке. А если ты думаешь, что я так много стою, прекрати меня опекать.
