Он потянулся ко мне:
– Дай пожму твою руку!
Федор перегнулся через стол и с чувством пожал мне руку.
Дьяк икнул. Держался он бодро, только лицо покраснело. Он поднялся из-за стола, подошел ко мне, обнял и поцеловал в щеку слюнявыми губами. В щеку – это потому, что я увернуться успел.
– И я тоже ув… ва… жаю. Кабы не он, я бы уже сегодня к вечеру в темнице сидел. Нет, ну ты скажи – как можно людям верить? Этот лиходей у меня столько лет служил! Языки знает, грамоте учен! Так подвел! Своровал и ценности в нужнике спрятал. И сдох там же!
Дьяка повело, и он ухватился за стол.
– Боярин, я тебе обязан до смерти!
– Не надо про смерть!
– И то верно!
Дьяк истово перекрестился.
– Чем могу отблагодарить?
Вмешался Кучецкой.
– О благодарности завтра, на трезвую голову поговорим. А сейчас – по домам. Время уже позднее, а поутру всем голова свежая нужна будет.
Мы с Федором откланялись хозяину, чуть не упав, и вышли из приказа.
– Садись, довезу! – предложил Федор, устраиваясь в возке.
– Премного благодарствую, но я лучше пешком пройдусь. Воздухом подышу, протрезвею маленько.
– Прощай! Спасибо, что дьяка выручил, он мой старый знакомец и зело полезен бывает. И от меня спасибо, что не подвел Федора Кучецкого. Пусть все на Москве знают, какие люди у меня есть! Мы государю опора и…
Федор уронил голову и захрапел.
– Трогай уже, видишь – боярин устал, – сказал я кучеру.
Возок тронулся, только полозья саней заскрипели по снегу.
Я же нагнулся, захватил ладонью снег и обтер лицо. Немного «штормило». Закусывать надо было, да нечем. Если бы Федор не пришел, выпили бы мы с дьяком по чарочке-другой, да и разбежались.
Я добрел до постоялого двора и, едва раздевшись да стянув сапоги, рухнул в постель.
Утром голова раскалывалась. Я лежал в постели, делать ничего не хотелось, да и нечего было делать – не было у меня в Москве никаких дел. Бумаги Федору я отдал, когда ответ будет – неизвестно, да и будет ли он вообще? Прочтут писари мое послание, да и положат в архив. Тогда чего я торчу в Москве, дурью маюсь? Я, боярин и воевода, чищу нужники, раскрывая кражу. Да ну их всех, надо домой ехать. Соскучился я по семье. Но для начала надо встать, одеться. Солнце уже высоко стоит.
Однако только я поднялся и начал одеваться, как услышал в коридоре шум. Дверь резко распахнулась, и на пороге появился Кучецкой.
– Ай-яй-яй! Уж полдень скоро, а ты, я вижу, даже не умывался. Едем, дьяк ждет!
– Сегодня-то я зачем ему понадобился? – едва не простонал я.
– Голову поправлять поедем!
– Нет, не хочу.
– Собирайся, я сказал! – рявкнул Федор.
Сам он был свеж и выглядел бодро, хотя вчера его увезли в возке «уставшим». Если бы сам не видел – не поверил бы. Крепкий мужик!
Деваться было некуда. Я умылся и уселся в возок рядом с Федором. Всю дорогу он похохатывал, намекая на мое слабое здоровье.
И дьяк выглядел как новый пятак. Благоухая заморскими благовониями, он был розовощек и улыбчив. Выскочил из-за стола, обнял и усадил в кресло. Умеют они тут, в Москве, пить! И самое главное – как им утром удается так хорошо выглядеть?
Дьяк не погнушался сам поставить на стол чарки и штоф с вином. От одного вида вина меня замутило. «Потерять лицо» дьяк не боялся – и я, и Федор, и он сам были боярского сословия.
Мы выпили – меня аж передернуло. Дьяк убрал в шкаф чарки и вино.
– Будя, поправились; пора и к делам приступать. Ты, боярин, чего за радения свои хочешь?
