подвели на морозе. Тронулись.
– Федор, как заметишь что подозрительное – шумни, а то мне не видно ничего за бортами. И… это… по возможности – Серафима или Самоху в живых оставить надо.
– Ну ты сказал, боярин. Я же их в глаза не видел. И перед тем, как выстрелить, я что – имя спросить должон?
– Да это я так. Уж очень побеседовать с кем-то из них хочется.
– Оно понятно.
– Все, едем молча.
Тишину теперь нарушал лишь скрип полозьев по снегу да легкий стук копыт лошадей. Мы, по моим подсчетам, должны были уже на лесную дорогу выехать. Наверняка засада – если мы не ошибались, конечно, – подальше будет. У самого села не станут пакостить.
Напряжение нарастало. Как бы от волнения не нажать раньше времени курки взведенных пистолетов.
– Твою мать! – закричал во весь голос Федор.
И тут же громыхнул выстрел, второй… Стрелял не Федор, но где-то близко.
Я отбросил мешковину и сел в санях. В предрассветном сером уже сумраке к саням бежали две фигуры. Я вскинул пистолеты, нажал на курок одного и следом – другого. За моим дуплетом почти сразу громыхнул пистолет Федора. Я успел увидеть, как фигуры справа, по которым я стрелял, падают, и резко обернулся влево. И с этой стороны к саням бежали двое, размахивая чем-то железным. Чем именно – было плохо видно из-за темноты.
Я бросил бесполезные уже пистолеты в сани, перевалился через борт и оказался на коленях в снегу. Почти тут же в сани ударило лезвие топора.
Рывком вскочив на ноги, я рванул саблю из ножен и без замаха полоснул по разбойнику. Негодяй успел отскочить, но концом лезвия я его все же достал. Полушубок на нападавшем расползся на животе, обнажив белеющее исподнее.
Рядом с лошадьми слышался звон ударов. Там сражался Федор. Прыжком я вскочил в сани и сверху атаковал врага, нанеся ему серию ударов. Разбойник не уклонялся, но успевал прикрываться топором. Попадая по железу, сабля высекала искры. Что-то мой противник больно ловок для простого крестьянина!
Разбойник отбил очередной удар и неожиданно кинул в меня топор. Каким чудом я успел уклониться, и сам не пойму – лезвие только слегка задело рукав, распоров его на плече.
Оставшись безоружным, разбойник кинулся бежать в лес, я – за ним. Подвела его крестьянская привычка носить зимой валенки. По снегу в них не побежишь так быстро, как в сапогах.
Через десяток метров мне удалось догнать его и ударить тупой стороной клинка по голове. Разбойник ничком рухнул в снег. Воткнув рядом с ним саблю, я расстегнул его пояс и связал ему обе руки. Пусть полежит, надо Федору помочь.
Я схватил саблю и кинулся к дороге. Но Федька-заноза справился и сам. Его противник лежал на снегу с отрубленной кистью, а Федька, матерясь сквозь зубы, перетягивал предплечье снятым с татя поясом, пытаясь остановить кровь.
– Вот, боярин, – тяжело дыша, проговорил он, – как ты и просил – живой.
– Я своего тоже спеленал. Пойдем, других посмотрим.
Бросив пленника на дороге, мы сошли к лесу.
Оба разбойника, в которых стрелял я, были мертвы. Пошарив по деревьям, что росли близ дороги, мы нашли две брошенные пищали. Так вот откуда эти два выстрела!
– Куда же они стреляли?
Мы вернулись к лошадям.
– Боярин, посмотри-ка!
Я подошел поближе. Оба чучела были просто изорваны в клочья картечью. Представляю, что было бы, если бы в седлах сидели мы! Мертвяки без права на реанимацию.
Федька сбросил чучела на землю и зашвырнул в лес.
Мы подошли к моему пленнику. Он уже очухался и зубами пытался развязать узел на ремне. Увидев нас, завыл, заревел, как медведь раненый.
– Заткнись! – бросил ему Федор. – А то я тебе сам рот заткну.
Мы подхватили его под руки и поволокли к саням. Темень уже сменилась сероватой мглой, и, присмотревшись, я узнал Серафима.
– А-а-а, старый знакомый!
