сопровождать, приказав надеть темный плащ и взять оружие.
Мы вышли с постоялого двора, как только стемнело. Моросил противный мелкий дождь, как осенью. Оно, может быть, и хорошо – людей на улице мало.
Федор шел быстро, я – за ним, отстав на два шага. На перекрестке мы остановились под навесом.
Вскоре из улочки выехала крытая карета и остановилась возле нас. Федор открыл дверцу, попросив меня остаться снаружи, сел в нее и закрыл дверь.
Из кареты доносился приглушенный разговор двух мужчин. Я поглядывал – то по сторонам, то на кучера. Тот сидел на облучке, как истукан. Дождь лился ему на шляпу, стекая на одежду, но он даже не шевелился.
Разговор в карете перешел на громкие тона, похоже – что-то не поделили, не договорились.
Я насторожился и незаметно вытряхнул грузик кистеня из рукава в ладонь. Карета качнулась, не иначе – внутри завязалась борьба.
Теперь настала пора вмешаться мне.
Я вскочил на колесную ось и тюкнул кистенем кучера по виску. Он молча завалился на облучок. В следующий момент я прыгнул вниз и распахнул дверцу, другой рукой выхватив пистолет.
На сиденье боролись – даже скорее барахтались – Федор и незнакомый мне мужчина. Для настоящей драки или борьбы в карете просто места нет – она узенькая и рассчитана только для двоих.
Недолго думая, я перехватил пистолет за ствол и его рукоятью ударил незнакомца по темечку. Он обмяк и повалился на спинку. Я взял его руку, пощупал пульс: «Живой!»
– Ты чего так долго, он меня чуть не задушил, – просипел Федор, потирая шею.
– Я как увидел, что карета качнулась, оглушил сначала кучера, а потом – вот этого.
– Ладно, обошлось на этот раз. Подвела меня эта гнида, – Федор ткнул кулаком в бок незнакомца. – Деньги взял, а дело не сделал.
Федор высунулся из дверцы кареты, осмотрел улицу.
– Никто не видел, как ты его?..
– Нет, пусто на улице.
– А и ладно. Добей его, и уходим.
Федор выпрыгнул из кареты.
Вот черт! Убить врага в бою – доблесть, а добивать оглушенного – не по мне, с души воротит. А деваться некуда. Очухается – всех нас сдаст, не выбраться тогда из Кракова.
Придется инсценировать ограбление.
Я заткнул за пояс пистолет, вытащил нож из ножен, срезал кошель на поясе незнакомца. Несколько раз легко чиркнул ножом по кистям, как будто незнакомец защищался руками от вооруженного ножом грабителя, и потом убил его ударом в сердце. Нож обтер об одежду убитого и вложил в ножны.
Федор ожидал меня метрах в двадцати от кареты.
Дождь моросил по-прежнему, и на улице – ни души. Это нам на руку, свидетелей – никого.
Был уже поздний вечер, когда мы дошли до постоялого двора. Перед входом, где горел масляный светильник, Федор остановился, тщательно осмотрел мою одежду.
– Крови не видать. Хозяин постоялого двора, хоть и куплен мною с потрохами, однако же большого доверия не вызывает, потому лучше не давать пищу для подозрений.
Мы зашли под навес и, сняв мокрые плащи, отжали воду. В трапезной немного перекусили, попили вина. Федор больше молчал, погруженный в думы. Потом неожиданно спросил:
– Ты по-ляшски говоришь ли?
– Прости, Федор, не разумею.
– Жалко. Пошли ко мне, посоветоваться надо.
В комнате перед жаровней мы развесили плащи. От них пошел парок, и комната наполнилась тяжелым влажным духом.
Федор показал рукой на скамью. Я присел и приготовился к разговору, расстегнув ворот. Боярин мерил комнату шагами, лицо его было угрюмым. Что-то, неведомое мне, угнетало его – я чувствовал, как непросто ему начать разговор, но терпеливо ждал, когда Федор соберется с мыслями.
Кучецкой тяжко вздохнул.
