темнокожий, поджарый. Шкура лоснится, грива подстрижена.
Я посмотрел на своего вологодского коня, стоявшего в стойле чуть дальше. Грива нечесана, в хвосте – репьи. Шкуру, правда, холопы уже вычесали щеткой. Мне стало немного стыдно. Конь накормлен и напоен – за этим я следил строго, но после дороги обиходить коня не было ни времени, ни сил.
Холоп восхищенно поцокал языком:
– Хорош конь, норовистый, правда. Когда уезжать будешь, боярин?
– Да сейчас и поеду. Вот только попрощаюсь с Федором.
– Приболевши хозяин, отлеживается после вчерашнего. Так я седлаю обоих коней?
– А что, на вороного седло разве тоже есть?
– А то как же! Седло богатое!
– Седлай, я скоро.
Я взбежал по ступенькам, постучал в комнату Федора. Услышав слабый ответ, зашел.
Федор лежал в постели, рядом на табуретке стоял огуречный рассол. Густо пахло перегаром. Выглядел Кучецкой неважно – глаза опухли, белки покраснели, одутловатое лицо выражало страдание.
– Федя, ты бы поберег себя, уж не мальчик – по столько пить.
– Последняя чарка лишней была, – согласно кивнул боярин.
– И предпоследняя – тоже.
– Ты чего пришел?
– Попрощаться. Подарок твой посмотрел. Восхищен! Спасибо тебе, я сам бы такого коня не купил.
– Пользуйся, заслужил. Может, еще на несколько дней останешься?
– Давно дома не был, по семье соскучился, да и вотчина пригляда требует.
– Тогда прощай! Думаю – свидимся еще не раз.
Мы пожали друг другу руки, и я вышел. Во дворе сел на своего коня, а подарок вел в поводу.
Выехав из Москвы, я прибавил ходу. Верст через десять, когда мой конь стал уставать, пересел на арабского скакуна. Седло было непривычным, луки седла – высокими, но сидеть удобно. Седло обито красным бархатом, на луках – серебряные пластинки. Когда я рассмотрел седло повнимательнее, то понял, что стоит оно немалых денег. Щедр Федор!
Теперь мой конь шел в поводу.
Араб нес меня легко, проходя версту за верстой и не выказывая признаков усталости.
До вечера я преодолел верст сорок, чего никогда раньше мне не удавалось. И в самом деле – хорош конь: вынослив, быстр. С характером только, что не по нему – мордой крутит, а то и за колено укусить пытается. Но, получив пару раз сапогом по морде, больше таких попыток уже не делал.
Добрался я на сей раз до Вологды быстро.
Домашние, понятное дело, обрадовались. А уж как я был рад обнять Лену и Васятку!
С удовольствием помылся в баньке после пыльной дороги и начал отъедаться на домашних харчах.
А потом – в вотчину. Слава богу, что здесь все было в порядке. Управляющий дело свое знал, и мое посещение только и свелось к тому, что я деньги забрал за работу мельницы да постоялого двора. Сбор урожая еще впереди, но все крестьяне были на полях – пропалывали репу и капусту.
На обратном пути из Смолянинова я подъехал к заброшенному колодцу, где в прошлом году я манускрипты сыскал. Наверное, пора и за продолжение раскопок подземелья браться, а то я все откладывал: дела не давали или зима препятствовала.
Решено – завтра и приступим, опыт уже есть. И не злато-серебро меня привлекало, о котором мне дух поведал, вернее сказать – не столько оно – я же все-таки не бессребреник, сколько сокрытая где-то в камере подземелья Книга судеб.
Я собрал поутру дружинников и отобрал четверых во главе с Федькой-занозой – из тех, кто язык за зубами держать может. Веревки и лопаты у нас еще с прошлого года были.
И началась работа – дружная, но пыльная и тяжелая. В основном копали дружинники, а чтобы работалось веселее, я им каждый день вечером вручал по серебряному рублю – деньги весомые.
После получения первых же денег парни шли копать с большей охотой. А как же – корова два рубля стоила. Или одеться и обуться можно было на торгу. Вот и старались мои помощники.
Я помнил слова привидения из тумана, возникающего после чтения заклинания из манускрипта, потому до камеры с золотом добрались быстро. Ценностей было не так уж много – набралось на четыре увесистых мешка, но уже одна эта находка оправдывала с
