одного взгляда на него дрожали поджилки и хотелось вжаться спиной в стену.
Горящие призрачным огнем глаза прятались под массивными надбровными дугами; зубы, казалось, не могли поместиться в широком лягушачьем рту. Узкие губы туго обтягивали их, оставляя торчать наружу длинные клыки. Островерхие уши плотно прилегали к голове, а приплюснутый нос совершенно точно не мог принадлежать человеку, да и короткий ежик белых волос, скорее, напоминал жесткую звериную шерсть.
И вместе с тем альбинос вовсе не казался отвратительным уродцем. Он словно вобрал в себя часть неземной красоты падшего, чье сердце сожрал, и внутреннее сияние сглаживало рубленые черты, смягчало их и превращало страшенную морду в заготовку, из которой искусный скульптор вполне мог изваять лицо Аполлона.
Я отхлебнул рома и покачал головой.
– Да нет, бред…
– На себя посмотри! – обиделся альбинос, выложил на стол сигару и уверенным движением когтя срезал кончик. На деревянной столешнице осталась глубокая царапина.
Зажав сигару меж толстых пальцев, Зверь закурил и выдохнул в мою сторону струю пахучего дыма. Сигара оказалась не из дешевых.
– Не хочешь спросить, что со мной не так? – прервал наконец затянувшееся молчание альбинос.
– Ветрянка? – пошутил я.
– Драть! – выругался Зверь и навис над столом. – Тебе в дурке начисто мозги промыли, малыш! Ты перестал верить. Ты перестал верить в меня, вот что со мной не так!
От табачного дыма заслезились глаза; я выдернул сигару из пальцев вымышленного собеседника и кинул ее в стакан с остатками рома. Та зашипела и погасла.
– В пять лет я начисто забыл о твоем существовании и не вспоминал о нем до совершеннолетия! Что же изменилось теперь?
– Сила! – рявкнул альбинос, соскочил со стола, и полы рваного плаща взметнулись, словно призрачные крылья. – Все изменила эта драная сила!
– Сила? – не понял я.
– Сила падшего!
– А зачем было есть его сердце?
– Зачем? – проскрежетал альбинос, и сияние его запавших глаза налилось мрачным багрянцем. – А ты знаешь другой способ уничтожить эту тварь раз и навсегда?
Я не знал.
– У меня просто не было выбора, – глухо произнес Зверь.
– А еще ты хотел жрать.
– Хотел, – признал альбинос и облизнул губы длинным розовым языком. – Драть! Знал бы ты, какое это искушение…
– Ближе к делу! – потребовал я. Из-за выпитого рома меня все сильнее мутило, и было совершенно непонятно, как долго получится оставаться в сознании.
Альбинос наставил на меня когтистый палец и потребовал:
– Прояви уважение! Я спас твою задницу!
– Ближе к делу! – повторил я, поднялся из-за стола и неровной походкой запойного пьяницы поковылял к рукомойнику. – Говори или проваливай!
Впрочем, мне уже все было ясно и так. Лепрекон проглотил слишком большой кусок силы, это его и подвело.
– Сила! – выкрикнул Зверь. – Она горит внутри! Она меняет меня! Превращает во что-то иное! А я не хочу меняться! Понимаешь? Драть! Не хочу!
– Спина сильно чешется? – спросил я, склоняясь над раковиной.
– Да, а что? – простодушно озадачился альбинос.
– Крылья растут.
– Дра-а-ать! – выдохнул Зверь, и в этом его возгласе послышался откровенный страх. Он все понял.
Меня вырвало; я включил воду и умылся.
– Не стоило тебе есть сердце падшего.
– А ты?! – рыкнул альбинос. – Как же ты сам? Ты ведь тоже ел! Рыжая стерва скормила его тебе целиком!
