упавшую на грудь голову. Застывшей позой Тормонд больше напоминал куклу, а не живого человека.
– На этот раз виноваты не колдовство и не яд, а старость и плохое здоровье, – пояснил Ходье.
Брат Свечка понял, что это прощальная встреча. Раздражение из-за того, что его притащили в Метрелье, улетучилось.
– Он отдал последние распоряжения? Хочет, чтобы свершили церковный обряд или консоламентум?
Консоламентумом называлось таинство, свершавшееся, когда умирал ищущий свет.
– Это же Великий Недотепа, таким он и остался во всем. Епископ Клейто, епископ Лекро и совершенный брат Непорочность – все трое стояли перед ним. Его светлость так и не выбрал ни одного из них.
Наверняка виноват в этом брат Непорочность, подумал брат Свечка. Он ничего не мог с собой поделать, но, когда речь заходила о брате Непорочность, тут же вспыхивал, будто кремнем ударяли по кресалу, и милосердие его покидало. А еще Свечка удивился, услышав о епископе Лекро. Когда-то тот был его другом, потом Лекро разоблачили, когда он медленно травил Тормонда по приказу Безупречного V. В награду его должны были возвысить, когда бротская церковь утвердится в Каурене.
Хотя на словах Брис Лекро поддерживал местных сторонников антипатриарха.
– Что герцог умеет – так это прощать, – сказал Бикот Ходье, заметив удивление Свечки. – Безупречный умер, патриаршее войско нам больше не угрожает, вот он всех и помиловал. Даже тех дворян, которые во время священного похода вели дела с главнокомандующим. Нам приходится за это расплачиваться: теперь эти изменники плетут козни с арнгендцами.
Брат Свечка опустился перед герцогом на колени. Суставы возмущенно заскрипели. Монах вгляделся в стоящего за креслом Тормонда брата-целителя: вроде бы он тот, за кого себя выдает, не больше и не меньше.
Совершенный подумал, что пособника Конгрегации непременно бы выдал взгляд.
Глаза у Тормонда блеснули. Его ясный рассудок был заперт в плену у немощного тела. Говорить герцог почти не мог.
Аудиенция проходила в зале, где брат Свечка уже не раз до этого встречался с Тормондом и его советниками. Герцог всегда спрашивал мнение совершенного по любому поводу, но никогда к нему не прислушивался. На этот раз в зале было промозгло, сыро, мрачно и пусто. Только Ходье, брат-целитель, герцог и совершенный. А ведь обычно тут собиралось человек двадцать-тридцать, все шумно спорили, в очагах ревело пламя.
– Если сложить наши годы, получится более двух веков, – заметил брат Свечка. – А вот священник еще совсем мальчишка.
– Я могу дать ему настой, который ненадолго вернет ему власть над собственным телом, – предложил целитель. – Мы редко его используем, настой забирает все оставшиеся силы. Подходящее ли сейчас время?
Целитель наклонился и повторил вопрос прямо в ухо Тормонду.
Брат Свечка увидел, как во взгляде герцога мелькнул озорной огонек. Тормонд кое-как сумел кивнуть.
Священник торопливо вышел из зала.
– Этот настой творит чудеса, – пояснил Ходье. – Но цена чересчур высока. Четверть часа он едва-едва здоров, а потом долгие часы такой, как сейчас, или даже хуже. Не расходуйте понапрасну то короткое время, что у нас есть.
Совершенный не нашелся с ответом. Он подвинул кресло, в котором сидел герцог, а сам уселся на скамейку напротив, стоять на коленях на жестком дубовом полу ему не хотелось.
– Много воды утекло с нашей последней встречи.
Тормонд издал какой-то булькающий звук.
В зал вернулся брат-целитель.
– Зрелище не из приятных, но только так и можно это сделать.
Священник ухватил Тормонда за жидкие волосенки и запрокинул ему голову. Рот у герцога открылся. Выждав пять ударов сердца и удостоверившись, что прочистилось дыхательное горло, брат-целитель влил в старика содержимое маленькой глиняной чашки. Походило снадобье на черный чай, но запаха брат Свечка никакого не почувствовал. Хотя теперь обоняние у него, как и все остальные чувства, работало уже совсем не так, как раньше.
Целитель ущипнул герцога за нос, чтобы тот сглотнул.
Тормонд проглотил настой, не подавившись.
Вскоре начались перемены. Разительные перемены.
– Почти волшебство, – сказал Ходье, видимо, в шутку.
Щеки Тормонда порозовели, исчез частичный паралич, прекратила капать слюна. Герцог с трудом поднял голову.
– Шард анде Клэрс, мой самый верный друг.
Отношения между Тормондом IV и окружающим миром можно было назвать жалкими, и все по вине самого Тормонда: он никогда не брал на себя ответственность, позволял другим манипулировать собою и упрямо настаивал на неверных решениях в самые
