Я очнулась от резкого чесночно-лукового запаха, ударившего в нос. Затем несколько раз громко чихнула. Голова трещала от нудной ноющей боли, а глаза слезились, не давая возможности рассмотреть место, в котором я оказалась. Чья-то тяжелая ладонь маячила перед моим лицом, размахивая веточкой какой-то травы.
— Слава аллаху! Очнулась! Ага, неси скорее воду! — звучный утробный голос прозвучал прямо у меня над ухом. Я попыталась определить, кому он принадлежит — мужчине или женщине, но тут же получила за свои старания по темечку. Виски пронзила сильная боль, словно кто-то одновременно с двух сторон стукнул по ним молотком.
— Наргес Хатун, какую воду нести? Холодную или горячую? — писклявый, как у подростка, мужской голосок прозвучал чуть в отдалении.
— Холодную, конечно! Что за бестолковый народ?! Шайтан тебя подери!
Я слушала эту колоритную арабскую речь и удивлялась своим чудесным образом открывшимся познаниям персидского языка. Что это — солнечный удар и помутнение рассудка? Или я просто сплю?
Через несколько секунд я услышала быстрые шаги по каменному полу. Внезапно мне на лицо вылили целую пригоршню ледяной воды. От неожиданности я открыла глаза и начала жадно хватать ртом воздух, наполненный уже знакомым едким запахом лечебной травы и восточными благовониями. Сердце в груди выдавало перебои, словно сигналило «SOS» на азбуке Морзе. Я уставилась на высокий деревянный резной потолок, стараясь вспомнить — видела ли я его в гостинице?
— Давай, голубушка! Открывай рот!
Я посмотрела на хозяйку низкого, почти мужского голоса. Надо мной склонилось полноватое, уже немолодое лицо с густой линией черных бровей и острым носом, как у вороны. На голове у этой особы красовалась черная бархатная тюбетейка, наподобие татарского головного убора «катташи». Тюбетейка была вышита жемчугом и золотыми нитками. Сзади к ней крепилась широкая лента прозрачной белой ткани, скрывающая черные с проседью волосы.
Одета была эта грозного вида дама в глухое платье из зеленой парчи с широкими рукавами, украшенными алыми шелковыми лентами. Спереди платье было короче, и из-под него торчали ноги в серебристого цвета широких штанах, перетянутых на щиколотке алой лентой.
В ее руке я увидела десертную ложку со странной оранжевой кашицей, от которой пахло медом и корицей.
— Вот же дикарка! Вытаращила на меня свои бездонные зеленые глазищи и хлопает ресницами! Открывай рот, тебе говорят! — Женщина сдвинула брови и поднесла ложку к моим губам, почти касаясь их ее кончиком.
— Не сердись, Наргес Хатун, девочка испугана, никак в себя не придет!
Рядом с ее грузным лицом появилось женоподобное личико молодого мужчины в чалме и длинной серой рубахе, из-под которой торчали светлые шаровары.
— Сейчас я ей помогу прийти в себя! А ну! Вот как назначу сорок палок! Открывай рот!
Я открыла рот и тут же получила ложкой по зубам. Содержимое оказалось вполне съедобным — смесь кураги, инжира, орехов и меда, приправленная корицей.
— То-то же! Масуд-ага, помоги мне ее усадить. И где только носит Зейнаб-калфу и Арзу-калфу?! Все приходится делать самой! Выгоню на съедение шакалам! Кругом одни лентяи! — грозная дамочка разошлась не на шутку. На звуки ее голоса, похожего на удары колокола, моя голова отзывалась острыми спазмами.
Ловкие руки мужчины подхватили меня под локти и потянули на себя. В висках все еще стучало, хотя уже и не так сильно.
Я уселась на кровати, с которой меня подняли, и осмотрелась. Комната, в которой я находилась, была небольшого размера и скромно обставлена. Выбеленные стены, деревянные лавки, покрытые лаком, несколько плоских подушек на полу, пара окон с затейливыми деревянными решетками в мавританском стиле, да ряд узких кроватей, отделенных друг от друга ширмой из выцветшего льна. По периметру комнаты к стенам были прикручены факелы, освещавшие помещение.
— Где я? — спросила я у мужчины, который показался мне более добродушным, чем его начальница.
— Тебе кто открывать рот разрешал, а?! — Наргес Хатун подперла руками бока и впилась в меня взглядом, полным превосходства. У меня мурашки побежали по коже, а в груди все сжалось от страха. — Вот же бестолковая наложница! Глупенькая джарийе! Вот как такую к падишаху вести?
Она отвернулась от меня и уставилась на Масуд-агу, который только пожал плечами и расплылся в услужливой улыбке. Очевидно, эта особа держала тут всех в ежовых рукавицах.
Я не сразу уловила смысл ее слов про «наложницу» и «падишаха», но когда шестеренки в моей голове вновь закрутились с бешеной скоростью, передавая смысловые сигналы в мозг, я как ужаленная подскочила с места и уставилась на эту странную парочку.
