Мата прекрасно понимал, что она имела в виду, когда говорила про свои обязательства, про ушедшую древнюю славу и новые, трудноисполнимые мечты и надежды. Такое не дано понять тем, кто, как Куни Гару, родился в обычной семье и кого не лишали наследственного права. Для Мата Куни был братом, но Кикоми могла заглянуть в его сердце и увидеть, что он чувствует. Мата никогда не испытывал такой поразительной близости с другим живым существом, даже со своим дядей Фином.
– Ты похож на меня, – сказала Кикоми. – Всю жизнь тебе говорили, каким ты должен быть, рисовали образ, к которому тебе следовало стремиться. А ты когда-нибудь думал о том, чего хочешь сам? Только ты, обычный Мата, а не последний представитель клана Цзинду?
– До нынешнего момента нет.
Мата покачал головой и вернулся в реальность из мечтательного состояния, в которое обычно погружался рядом с Кикоми, поскольку оставался верен приличиям и пристойности и имел самые серьезные намерения. Прежде всего следовало познакомить ее с дядей, герцогом Таноа и маршалом Кокру, получить его благословение, а уже потом просить ее руки у короля Понадому.
Кикоми поднялась из позы глубокого «джири», глядя, как высокая фигура Мата исчезает в конце коридора, и, закрыв дверь, прислонилась к ней, с выражением глубочайшей печали на лице. Кикоми скорбела о своей свободе и потере самой себя.
Глупец капитан Кано То думал, что причиной «чудесного» спасения их с королем стала его храбрость.
«Я заключила сделку».
Больше всего Кикоми причиняло боль то, что в Мата ей нравилось все: смущение, сдержанность, неловкость, искренняя, без прикрас, речь, открытое лицо, на котором были написаны все его чувства. Она даже оправдывала его недостатки: вспыльчивость, хрупкую гордость, чрезмерное чувство чести, – которые со временем могли превратиться в достоинства, в истинное благородство.
«Неужели он не видит фальши в моих улыбках? Неужели верит в мою искреннюю привязанность?»
Кикоми была не слишком хорошо знакома с искусством обольщения – по правде говоря, она всегда его презирала, и с Киндо Мараной поспешила, – но сейчас у нее все получалось просто замечательно. Причина была столь очевидной, что Кикоми всякий раз, когда она возникала в сознании, пыталась ее отрицать: ведь, возможно, она вовсе не притворялась. И от этого ей было только хуже.
Сжав руки в кулаки с такой силой, что ногти впились в ладони, Кикоми подумала о горящем Аму и Мюнинге, об убитых солдатами империи горожанах и поняла, что не может открыть свое сердце Мата.
«Я заключила сделку».
Фин Цзинду всегда считал, что женщины отвлекают мужчину от серьезных дел. Время от времени, чтобы удовлетворить свои нужды, он спал с какой-нибудь служанкой, но никогда не позволял ни одной встать на пути его главной цели в жизни: восстановления чести клана Цзинду и славы Кокру, – однако принцесса Кикоми, приехавшая с племянником, отличалась от других женщин.
Сильная, точно молодое дерево ююба, она нисколько его не боялась, хотя он командовал войском и даже король Туфи прислушивался к его мнению во всем, что касалось войны. Принцесса без королевства, она вела себя с ним на равных.
Кикоми не просила его о защите ни взглядом, ни манерой держаться, как делали многие женщины, и от этого ему еще сильнее хотелось ее оберегать. А еще он отчаянно мечтал заключить ее в объятия.
Она говорила, как восхищается им, и с грустью – о жертвах, которые принесли юноши Аралуджи. Многие женщины благородного происхождения, с которыми встречался Фин, были глупы и способны думать лишь о том, что находится внутри их будуаров, расписании балов и праздников. Принцесса же искренне плакала о тех, кто погиб в полном одиночестве, в холодных водах пролива Аму, потому что понимала, что заставляло мужчин идти в сражение в поисках славы, и знала, что их последние мысли перед смертью всегда были о матерях, женах, дочерях и сестрах. Принцесса Кикоми была достойна тех, кто за нее умер.
А еще – невероятно красива.
Кикоми скромно улыбнулась, хотя внутри у нее все кричало.
Маршал решил, что принцесса нуждается в защите, и очень удивился, когда она заговорила со знанием дела и здравомыслием о морском поражении Аму. Не укрылась от ее внимания и снисходительность, с какой он похвалил ее образованность, и усмешка, когда она выразила восхищение библиотекой Чарузы. Он не слишком внимательно слушал, когда она рассказывала о страданиях и тяжелом труде женщин, которые в доках Мюнинга готовили корабли к войне, но оживился, когда речь пошла про быт самих моряков.
Он совершенно искренне хотел сделать ей комплимент, когда заметил, что она совсем не похожа на глупых благородных девиц, и
