Принцесса в академии. Суженый

улиток в чесночном соусе, а перед господином Згундусом ни в коем случае нельзя ставить спаржу.

— Доверю выбор блюд тебе. Хоррибл закажет все, что скажешь.

— Но…

— Спокойной ночи, принцесса.

Он развернулся и скрылся за поворотом.

Я выбрала кружной путь в башню, вернее, не стала обращаться к замку сразу и немного побродила по коридорам, размышляя над случившимся. Ясно, почему дракон уязвлен. И его негодование можно понять.

Я бы тоже расстроилась, если бы папа решил жениться повторно и забыл поставить меня в известность. Даже не так. Не посчитал нужным это сделать. О причинах можно только догадываться, но варианты один другого неутешительнее: либо он до такой степени не считается с мнением сына, либо совершенно равнодушен к его чувствам. Может, мейстер собирался сам рассказать, а я своим несдержанным языком все испортила? Поразмыслив, я отмела эту версию: идеальная возможность представилась вчера, когда он привез меня в замок. Но пожилой дракон так спешил показать будущей супруге дом, что даже не вышел поздороваться с сыном.

Печальная и подавленная, я еще немного послонялась в переходах и вернулась в башню.

А ведь все так здорово шло…

* * *

Наступила ночь, и накопленное за сутки тепло быстро покидало землю, поэтому они пристроились поближе к костру. На ужин была форель, которую Уинни щедро обмазала глиной и запекла в углях, съедобные корни и ягоды.

Марсий лежал на спине, закинув одну руку за голову и вытянув вторую. На ней лицом к костру примостилась Уинни и наблюдала за отделяющимися от рыжего цветка искорками. Они поднимались в небо, красиво кружа. Ее разморило, и двигаться совсем не хотелось, хотя высохшее платье встало коробом. Щеки горели от жара, и дым запутывался в волосах.

Каратель пристроился по другую сторону костра, ближе к кустам. Вернулся он с мордой, вымазанной чем-то бурым, и с прилипшим к клюву перышком, явно не его. Довольный вид говорил сам за себя. Прошествовав к Марсию, он гордо положил к его ногам задушенного суриката, с трогательно поджатыми лапками, и, получив свою порцию похвалы, вернулся на место и устроился на ночлег. Хоть грифон и лежал с закрытыми глазами, сложив крылья и пристроив голову на лапы, Уинни нет-нет да поглядывала в его сторону. Все казалось, что зверь за ними наблюдает из-под пленок век.

Лежать вот так и ни о чем не думать было очень хорошо.

Ладонь Марсия отбликовывала в неверном свете костра, и Уинни, поудобнее перехватив ее, принялась водить пальцем по линиям.

— У тебя красивые руки, тебе кто-нибудь говорил?

Он шевельнулся и тоже перекатился на бок, обняв ее второй рукой.

— Никто не видел их так близко, — пробормотал он, ткнувшись носом в ее шею.

Странно было ощущать прикосновение ее пальцев. Странно и приятно… И в то же время опасно: он не хотел случайно причинить Уинни вред, поэтому убрал ладонь.

Марсий еще не привык ходить без перчаток, слишком долго он их носил, хотя в последние годы делал это скорее в угоду королю и чтобы ни одна живая душа не догадалась, что его способности уже далеко не так бесконтрольны, как раньше.

Эту традицию он похоронил в тот же день, что и отца. Вернувшись, заперся у себя в покоях, стянул перчатки, ставшие за пять лет второй кожей, и долго рассматривал руки, вертел и так и сяк. И остался недоволен проверкой. До противного мягкие, девчачьи — тренировался-то он всегда тоже в перчатках. Поэтому всю последнюю неделю Марсий без устали исправлял недостаток: брусья, отжимания, упражнения с мечом — все, лишь бы стереть эту отвратительную мягкость и обзавестись мозолями. Теперь результат был, по крайней мере, удовлетворительный, смотреть не так противно. Но чтобы присматриваться к ним? Слишком долго он ненавидел свои руки… И вот кто-то считает их красивыми.

— Что ты делаешь? Щекотно! — хихикнула Уинни.

— Это неправильно…

— Что именно?

— Твои волосы все время закрывают шею, — пояснил он и осторожно отвел их, как делал уже не раз за вечер. — Вот так гораздо лучше.

Сердце Уинни забилось чаще, и стало досадно, что он это чувствует, потому что крепко обнимает ее. Правда его собственное тоже ускорило ритм…