с угольно-черными волосами. Они тоже имели такой вид, как будто только что вернулись с вечеринки где-то в городе, – нарядные декольтированные платья, сверкающие камни на груди и шее. Вулдон, ни на кого не глядя, провел их через гостиную к выходу, буркнул:
– Увидимся, дамочки, – и захлопнул за ними дверь.
– Как это ты ухитрился заарканить двоих? – насел на него Тейн, едва за ними закрылась дверь. – У тебя даже личности, и то нет.
– Просто одному из нас нет нужды долго уговаривать женщину прыгнуть к нему в постель, – холодно ответил Вулдон.
– Вулдон, – перебил его Фулкром, – ради Бора. Сюда нельзя приводить никого со стороны. А что, если одна из них работает на анархистов? Если хочешь кого-то сюда пригласить, их надо сначала проверить.
– Я уже проверил, – ухмыльнулся Вулдон. – Они ничего от меня не скрывали.
– Пожалуйста… – начала было Лан.
Фулкром закрыл лицо руками.
– Не унывай, старина, – сказал энергичный Тейн. – Там, внизу, мы были героями. Люди любят нас – они любят то, что мы олицетворяем. Все, чего хотел император, сбывается, и быстро. Времени прошло всего ничего, а мы уже что-то значим. Женщины так и льнули к нам, мужчины хлопали нас по плечам. Мы не безразличны жителям этого города, Фулкром, так дай нам немного повеселиться.
– Пока вы там развлекались, – сказал Фулкром, – мы расследовали убийства трех солдат городской стражи – троих парней зарезали, как свиней, при всем честном народе.
– Ой! – сказал Тейн.
– Вот именно, ой, – ответил Фулкром. – Одного прирезали на крыльце библиотеки, двух других – у ворот на третий и четвертый уровни, и никаких улик, ни с ними, ни с тем советником.
– Извини, – пробормотал Тейн, – но мы ничего про них не слышали.
– А сами вы не соображаете, да? Чем выше ваша репутация, тем больше риск. У каждого из вас есть прошлое, а в нем – то, что вы желали бы скрыть от других; так разве вы не понимаете, что играете на руку императору? Ему нужно, чтобы вы стали звездами – это еще сильнее привяжет вас к работе. И тогда вы станете пожизненными Рыцарями, без единого шанса заняться чем-то другим, когда с этим будет покончено. И потом, подумайте, когда вам будет больнее расставаться со своими секретами, сейчас или когда вас будет знать в лицо каждая собака?
Всеобщее молчание. Фулкром был прав, как всегда.
– Вот именно. Раньше вам почти нечего было терять. Теперь риск несравненно больше, и каждый раз, когда вы будете приглашать сюда чужих, он будет возрастать, а вместе с ним и опасность свести на нет усилия большого числа людей, борющихся с преступностью.
– Ладно, – вздохнул Тейн. – Мы все поняли.
Фулкром помолчал и наконец успокоился. Сделал глубокий вдох.
– Хорошо. Итак, пока одних вчера убивали, где была ты и что делала?
– Была на улицах, видела пару мелких краж, которые тут же пресекла, – ответила Лан.
– Тут же пресекла, – сказал Фулкром. – Это хорошо.
– Думаешь, я лгу?
– Нет, просто эти кражи могли быть затеяны специально, с целью отвлечь тебя, пока на других уровнях творилось что-то по- настоящему серьезное.
– Я этого не поняла, – ответила Лан.
– Это нормально, – сказал Фулкром. – Я сам только что сообразил, когда ты сказала.
– А ты ждешь, что мы будем везде и сразу? – с горечью заметил Вулдон. – В этом городе сотни тысяч людей. Мы не можем предотвратить все убийства.
– Фулкром не это имел в виду, – заступилась за него Лан.
– А ты, значит, заодно с ним? – буркнул Вулдон.
Тейн, глядя на Лан, одними губами произнес слово «ухажер», и Фулкром смутился.
Лан знала, что Фулкром достаточно умен, чтобы слышать между слов и понимать то, о чем не говорят прямо в его присутствии. И ей стало ужасно неловко, стыдно и в то же время радостно, оттого что ее чувства едва не назвали своим именем, – ведь она сама ни за что на свете не станет говорить о своей растущей симпатии к следователю, это она знала точно.
