словно точно зная, куда им нужно. Тоннель разветвлялся, в него вливались другие, зловонные потоки нечистот устремлялись к несчастной Мьёр, однако оборотни старались ни на что не обращать внимания. Они шли молча и быстро, Диана порой высовывала усатую мордочку из-за пазухи Медведя и тотчас пряталась обратно.
Всеслав шагал с прежней уверенностью, как и в тот день, когда выводил Молли подземными коридорами к эллингу «Геркулеса». Во всяком случае, сперва.
Таньша же с каждым шагом хмурилась всё больше. Порой останавливалась, принюхивалась совершенно по-волчьи. Потом тронула брата за рукав. Молча качнула головой, указывая на низкий и тёмный боковой ход.
Медведь тоже застыл, с шумом втянул воздух. Покачал головой, что-то негромко и вопросительно проговорил хриплым, едва слышным шёпотом.
Сестра Всеслава пожала плечами. Оба они застыли возле арки, вслушиваясь.
Таньша сделала движение, словно собираясь проделать то самое «локоть-ладонь-пальцы», но Медведь схватил её за предплечье, мол, стой, куда?
Не время.
Но дальше они шли куда осторожнее, часто замирали, прислушиваясь и принюхиваясь у боковых ответвлений, словно ожидая нападения.
Но мало-помалу, видать, встревожившее их ощущалось всё меньше и меньше. И наконец пропало вовсе, осталось где-то там, за тёмными арками, – словно спящий зверь, так и не пробудившийся в тайном логове.
Таньша, в последний раз остановившись, медленно и с укором покачала головой, словно желая сказать: «Как же ты так?»
Медведь чуть виновато пожал плечами. Дескать, «всё же обошлось, не так ли?».
Сестра его фыркнула, и они двинулись дальше.
Наконец после долгого пути, занявшего не один час, Всеслав и Таньша остановились. До этого они шли в кромешной тьме, ни разу не споткнувшись и даже не замедлив шага; а теперь встали. В руке мальчишки родился огонёк, тёплый и желтоватый, словно цветок одуванчика летом.
Выведенная чёрными буквами, выцветшая надпись на цементе гласила:
Pleasant Street.
Оборотни замерли. Ди высунулась вновь, муркнула.
Всеслав медленно двинулся по отходившему боковому тоннелю, где пробираться уже пришлось, согнувшись в три погибели.
Таньша за ним.
На поверхность они выбрались, когда в Норд-Йорке уже властвовала ночь.
Весне уже давно полагалось бы зажигать снега, растапливать скопившиеся за долгую зиму сугробы, но казалось, что вьюги и бураны решили в этом году остаться в городе аж до следующей осени.
Приржавевшая крышка поддалась не сразу, несмотря на всю медвежью силу. Брат и сестра оказались в глухом тупике, зажатом меж грязно-кирпичными стенами; над головами злобно и тонко свистел пар, выбиваясь из-под небрежно наложенной худой заплаты.
Оборотни вывернули на улицу.
Конечно, здесь, на Плэзент-стрит, фонарей было куда больше и горели они куда ярче; несмотря на поздний вечер, светились окна пабов и клубов, неспешно двигались локомобили.
Всеслав и Таньша шли к дому номер 14, сестра держала брата под руку. На них посматривали, следовало торопиться.
…Возле дома досточтимого доктора Джона Каспера Блэкуотера стояло аж четыре локомобиля с красно-бело-чёрными розетками. Особый Департамент не поскупился на людей.
Окна дома ярко освещены. Двери широко распахнуты. Туда-сюда бегают озабоченные люди в форме, глухо заливаются лаем несколько бульдогов на поводках и в шипастых ошейниках.
Всеслав потянул сестру за руку, они быстро перешли на другую сторону улицы. Собаки насторожились, шумно принюхиваясь, но вожатые их были слишком увлечены другим.
Из распахнутых дверей одного за другим выводили домашних Молли. Зарёванного, ничего не понимающего братца. Бледную как смерть, шатающуюся гувернантку Джессику, что всё пыталась что-то пролепетать непослушными губами. Угрюмую и мрачную, но глядящую прямо и твёрдо Фанни. Растерянного доктора Джона Каспера, порывавшегося заговорить с надменным офицером Департамента с тремя розетками на шевронах.
Последней волокли маму Молли. Миссис Анна Николь Блэкуотер шаталась, двое департаментских держали её с обеих сторон;
