девушку, спускающуюся с огненно-красного а`теши, только прибывшую с огромной свитой и охраной из семи латунных отрядов. – Астарта. Невеста для архимага Ашерро.
– Как греческая богиня, – устало улыбнулась я, поднимая лежащее на кровати бараа угольно-черного цвета, надевая прямо поверх того, что было на мне.
Наряд отвратный, но все лучше, чем полуголой ходить.
Что они хотели этим показать? Или чего хотели добиться? Вывести меня из себя? Так я и без того в бешенстве. Но только не позволю им удовольствия лицезреть этого.
– Церемония будет на рассвете, – продолжил мужчина.
– Мне все равно, – отозвалась глухо.
Да мне действительно было все равно. Наш союз – нерушим, а алнаирийские церемонии пусть хоть десять раз на рассвете, нисколько не отнимали сей факт.
– Кажется, ты не поняла. Это будет церемония на крови, – дополнил Бажен.
Казалось, толика сочувствия в его голосе все же прозвучала, но меня больше удивило не это, а то что конкретно он сказал. Не может быть такого!
Создатель, да как это возможно? До этого момента я твердо верила, что церемония единения нерушима. С другой стороны, у этого бессмертного фокусов как я успела уяснить полно.
– Разве это во власти вашего правителя? – спросила как можно более равнодушно, отчаянно борясь сама с собой.
– Власть Прайма безгранична, – сказал Бажен.
Что, настолько буквально безгранична?! Как-то прежде думала, что применение прилагательного «безгранична» так, чисто для поддержания авторитета и лживой лести самовлюбленной натуре правителя.
– Безгранична лишь власть Создателя, – злобно отреагировала я.
Да, не сдержалась. И в словах и в эмоциях. Поток слез тут же высвободился из хватки моего самообладания. Новость о том, что мой единственный мужчина больше не будет частью не только меня, но и всей моей жизни, ранила слишком глубоко.
– Сейчас ваш кесарь привязан своим сознанием к нашему Прайму, именно поэтому он так себя ведет. Но чтобы обряд был настоящим, Ашерро должен быть в своей воле, а это значит, что после того как Арханиэлиус подтвердит обряд, прежде чем невеста скажет свое «Да» у тебя будет время, чтобы предпринять что-нибудь. Твои друзья не уйдут в свой мир после церемонии живыми. Так гласит первый закон Алнаира. И еще никому не удавалось нарушить его, – совсем озадачил меня Бажен, слегка дотронувшись до моего плеча, чуть сжимая кончики пальцев.
Сочувствует, значит. Как будто оно мне надо.
– Я могу увидеть своих друзей? – с надеждой посмотрела на мага, давшего только что лучик надежды в этом темном царстве.
Бажен отрицательно покачал головой. В коридоре послышались шаги, и он быстро направился по направлению к выходу.
– Передай им, что чтобы не случилось, ни при каких обстоятельствах они не должны возвращаться за мной, – утерев слезы, попросила настойчиво. – Пообещай, что скажешь, Бажен.
Личный децернент Прайма Кириниона рассеянно кивнул и вышел, тихонько хлопнув тяжелой дверью. Я еще немного побродила по комнате, утешая себя мыслью, что пусть и не вижу выхода в данный момент, но импровизации всегда давались мне неплохо, а значит лучик надежды, затеплившийся в душе, еще мог осветить дорогу из этой, казалось бы, безнадежной ситуации. В худшем случае, останусь здесь и это позволит мне, наконец, разгадать тайну, почему наш великий артефакт, рассеивающий Сумрак, подкинул нам столько проблем, хотя должен был принести мир. В этих раздумьях я и уснула, полусидя на подушках, прямо на подоконнике открытого окна.
Проснулась уже после заката. Точно такая же отличавшаяся только цветовой гаммой от спальни, где жил в этом дворце Архан – не красная, а зеленая, комната была освещена только едва пробивающимся светом звезд с ночного неба. Я разожгла несколько пульсаров, чтобы было светлее, вытащила из волос все еще бывшие там ненавистные шелковые ленточки и распустила волосы. Жаль, расчески нет.
Побродив по комнате, от безделья принялась рассматривая ниши в стенах. Нашла карандаш и листки бумаги. Слова, метавшиеся в душе и не находившие себе покоя, так и полились строками на бумагу: «Так темно и пусто. Вспомнить, одиночество убить. Болью сердца задыхаясь, сделав усилие – жить. Тишина – предвестье смерти… Стерпеть все – без лишних слов. И, не проронив ни звука – дать убить свою люб…».
