– У нас. Придурок один «свистулю» запускал.
– Знаешь кто? – Это Юрась.
Неужели меня еще до сих пор на вшивость проверяют?
– Знаю, – коротко отвечаю и замолкаю.
– Ну и кто? – Это Хома не может удержаться от некорректного вопроса.
Святая простота.
– Дед Пихто, – стряхиваю с плеча его руку, тем более что идти так не совсем удобно, приходится семенить ногами, чтобы сравнять скорость, – и бабка Тарахто, та, которая с пистолетом.
Пацанам весело. Хома тоже ржет, совершенно не обижаясь. Юрась поднимает с дороги камень и по крутой траектории забрасывает его в сторону Скалок.
– Послушай, Витек. Ты этому «пистолету» передай: видели его в Родькином дворе…
Я представил себе мечущегося Трюху в месте, где ему появляться физически небезопасно, и сообразил, что те, кто его видел во время пожара, легко могут сложить два плюс два.
– …А еще раз увидят – ноги переломают.
Мне сразу вспомнилось, как мой папа потрясает грязным кулаком воздух.
– Само собой. Ну, отдыхайте.
– Постой, Витек. Мы через неделю в поход идем, к Графским развалинам. Айда с нами! – Юрась ходит в секцию на станции юных туристов и подтягивает туда всех своих корешей.
– Бабы будут? – с серьезным выражением лица спрашиваю я.
Опять ржут. Как им мало нужно для веселья в этом возрасте!
– Будут, будут… если допрыгнешь.
– Ладно, юмористы, посмотрим… Бывайте!
Останавливаюсь и жду своих.
Пацаны, не прекращая смеха, на ходу начинают по очереди швырять камни в сторону дикого пляжа.
Наверное, мама права в том, что запрещает мне ходить на Скалки.
И все-таки как же я соскучился по морю!
По умолчанию я в этом возрасте плаваю плохо. Поэтому моя зона купания – в «лягушатнике», на пятачке возле пирсового сооружения, где мелко и где уже кишмя кишит куча-мала карапузов всех мастей.
Ага, сейчас.
Поплескавшись минуту на мелководье для отвода глаз, я ныряю и под водой добираюсь до железных балок пирса, густо усыпанных мидиями. Будем считать, что я вылез на берег и гуляю по пляжу.
Море – это мое все! Не могу представить, как это «не уметь плавать»? Научите.
Лежу под пирсом на спине и балдею. С дощатого помоста с гиканьем и воплями прыгают пацаны постарше. Скидывают визжащих и сопротивляющихся девчонок, которым очень хочется, чтобы их скидывали. Некоторые храбрецы забираются на надстройку «моста» (так мы называем этот разбитый пирс) и демонстрируют свою удаль, ныряя в воду с десятиметровой высоты.
Справа по берегу вдали – карусель парусов. В основном – плоскодонки «Оптимисты». Там находится городской яхтклуб. Среди парусной мелкоты мелькают чванливые «Финны» и юркие «Летучие голландцы». Так и не собрался я в той жизни заняться парусным спортом. Увлекся дзюдо, бросив спортивную гимнастику. А вот на паруса до сих пор смотрю с восхищением и легким чувством зависти.
Почти рядом в водную гладь с громким всплеском врезается чье-то тело, подняв тучу мелких брызг.
«Бомбочкой», – отмечаю я про себя, резко отвернувшись от летящей в лицо воды и спешно отгребая под мост.
– Витек! Давай к нам! – Это Ахмет.
Шайтан! Я, не поворачиваясь, машу ему рукой. Не поворачиваюсь, потому что взгляд прикован к трещине в основании пирса, сложенного из бутового камня.
Там что-то есть. Что-то инородное пляжно-морскому антуражу.
Хочу подплыть поближе, но замечаю движение сверху, с обратной стороны моста. Там свесились чьи-то ноги. Нырять кто-то собрался? Сумасшедший! Там никто не прыгает – на дне арматура и куски бетона. Там даже никто не плавает, мертвая зона.
