Сомнирум

Отшвырнув чемодан, мама оттолкнула плечом одного из Реконструкторов и, вылетев за порог, бросилась бежать. Блэки бежала рядом, намертво вцепившись в ее руку. Их нагнали очень быстро, просто не дали ни единого шанса скрыться. Реконструктор подхватил Блэки, чей пушистый тапочек с мордой белого зайчонка некстати зацепился о камень во дворе.

Мама закричала, чтобы они не смели отбирать у нее малышку. А малышка бессильно билась в чужих руках. Ощущения до сих пор были так живы – почти осязаемы. Больше всего Блэки пугала не хватка незнакомых мужских рук, а то, что они ничем не пахли. Совсем. От папиных рук часто исходил еле уловимый запах сигаретного дыма – электронные сигары он не любил, от маминых – нежный запах мыла или с приятной ноткой горечи – духов. Но эти Руки не пахли ничем и… они были ни холодными, ни теплыми… никакими. Первое, что тогда ей пришло на ум – а она давно научилась воспринимать мир не одними лишь глазами, – что руки были мертвыми. Но стихийная мысль, пришедшая следом, поправила: не мертвыми – кукольными. Искусственными. И от этой мысли она разревелась – ей было безумно страшно находиться в этих искусственных руках.

Для любой матери плач ребенка – как самая громкая, самая тревожная и пугающая сирена. Боль ребенка – как некий ментальный хлыст, обостряющий все инстинкты и эмоции.

Мама Блэки услышала крик своего испуганного до одури дитяти, и просто не могла остаться в стороне. Подлетела, как разъяренная фурия, как хищная птица. Стремительно наклонившись к земле, подняла тот самый камень, о который споткнулась Блэки. И с силой приложила им по искусственной голове человека в черном.

Разумеется, ни к чему хорошему это не привело. Реконструктор не выпустил Блэки из стальной хватки, а ее матери так и не удалось сбежать. Зато ее действия расценили как агрессию. Сопротивление Реконструкторам, попытка нападения, попытка побега, попытка уйти из семьи – а значит, поставить под сомнение правоту Системы, грубо нарушить ее правила.

Блэки оставалось лишь бессильно наблюдать, как Реконструкторы скрутили руки ее матери и затолкнули в серебристо-черный гироплан.

С тех пор она не видела маму. И с каждым днем, с каждой недомолвкой отца и его попыткой уйти от правды в ней все больше крепла уверенность, что мама все-таки сумела вырваться из лап Реконструкторов. Что она покинула Бене- Исс, эту огромную, роскошную, но все же клетку, с которой Система ни на секунду не спускала свой пристальный взор.

Шестиэтажное здание школы, сияющий чистотой внутренний двор с его идеально ровной, идеально зеленой лужайкой остался позади. Над головой Блэки по воздушной дороге сновали аэромобили. Один раз пронесся и серебристо-черный гироплан. Сердце девочки екнуло, вновь нахлынули старательно спрятанные в складки сознания воспоминания. Мимо проносились молодые и не очень люди на ховербордах – простых, внешне незамысловатых или же модных, сверкающих неоном.

А Блэки шла пешком, притягивая к себе косые и несколько удивленные взгляды. Люди постепенно разучивались ходить – просто прогуливаться по улицам без всякой причины. Ощущать под ногами не доску или днище аэромобиля, а гладкий асфальт. Магнитные полосы испещряли все пространство Бене-Исс, пронизывали его стальными венами, словно подталкивая людей встать на магнитную доску, скоростью и высотой выделяться из все больше редеющей толпы пеших прохожих.

Блэки и сама любила ощущение полета, ветер в волосах и холодок на щеках. Но скорость стирала краски и запахи, заглушала своим свистом звуки, которые издавал огромный, противоречивый стальной организм – Бене-Исс. Поэтому Блэки, даже имея в копилке достаточно денег, которые выдавал ей отец на «карманные расходы», предпочитала после школы добираться до дома пешком. На это уходила пара часов, но их нельзя назвать напрасным времяпрепровождением – это был лишний повод Рассмотреть окружающий ее мир в самых мельчайших деталях, заметить то, что не удалось заметить прежде. Изо дня в день она выбирала новую дорогу, поставив себе задачу исследовать каждый уголок родного квартала, и постоянно открывала что-то неизвестное для себя.

По мощеной дорожке Блэки спустилась к Старым прудам – ее маленькому островку спокойствия и уединения. Это было одно из немногих мест в городе, которых модернизация почти не коснулась – не слышно было шумных аттракционов, вода была настоящей, а не той серебристо-голубой субстанцией, на которую транслировалось голографическое изображение водорослей и рыбок – золотых и пестрых, как на Центральных прудах Шерасского квартала. Не было и фонтанов, исторгающих из самого центра прудов водяные струи, которые, изгибаясь, принимали самые невозможные формы, а затем обрушивались вниз и распадались на сотни мельчайших брызг.

Был лишь каскад из четырех чистейших прудов, отделенных друг от друга пешеходными аллеями, да скамейки, аккуратно выстроившиеся вдоль набережной. И тишина, изредка нарушаемая пролетающим над головой аэромобилем.

Блэки с наслаждением втянула в себя свежий воздух и медленно выдохнула. Забравшись с ногами на причудливую резную