Эстер медленно кивнула и подвинула ближе кошель, положенный мамой на столешницу.
— Странные люди, — нараспев произнесла она с той же пугающей улыбкой. — Идете наперекор судьбе, а после рыдаете над разбитой жизнью…
Холодок скользнул по моей спине. Я не поняла, к чему были сказаны эти слова, но почему-то испугалась.
— Нарушенные зароки рода всегда мстят, — перестав улыбаться, остро глянула на маму Эстер.
Я подумала, что мама сейчас прервет ее, возмутится, но вместо этого она побледнела и опустила взгляд.
— Я прошу исправить то, что произошло с моей дочерью, а не вытаскивать на свет мое прошлое, — все-таки ответила она.
— Исправить то, что, возможно, и не стоит исправлять? — Губы Эстер в очередной раз растянулись в полубезумной улыбке.
Мне вновь захотелось выбежать вон, но ноги отнялись и, сколько я ни пыталась, слушаться не желали.
— Эстер, довольно, — подала голос леди Вайолетт.
Она даже не повернула головы, продолжая смотреть в окно, но это подействовало.
— Что ж, — пробормотала Эстер, переводя на меня цепкий взгляд, — посмотрим, что здесь…
В бессознательную тьму меня бросило гораздо быстрее и решительнее, чем при вмешательстве леди Вайолетт. И столь же резко выдернуло обратно — почти задохнувшуюся, окончательно растерявшуюся.
— Сила запечатана… Немалая сила! — мечтательно протянула Эстер, и мне показалось, что она едва сдерживается, чтобы не облизнуться.
— А можно снять печать? — комкая подол атласного платья и не замечая этого, спросила мама.
— Не все, что запечатано, стоит открывать, — с сомнением пожевала губами Эстер. Смахнула на колени очередной подвинутый мамой кошель и уже гораздо увереннее продолжила: — Но это явно не тот случай, не так ли?
Почему-то я была уверена в обратном, вот только на возражения сил не осталось. Да и не успела бы я возразить: Эстер резко поднялась, ярким крылом взметнулся ее платок, а в следующее мгновение тонкие, но сильные руки припечатали меня к спинке стула — и чужая сила хлынула в меня, сметая все преграды на пути. Кровь обратилась огнем, но ни дернуться, ни закричать я не смогла — так и сидела неподвижно, не мигая глядя в слишком яркие зеленые глаза, словно и вовсе ничего не происходило, словно и не ломало, не перекраивало меня, то ли отнимая что-то, ставшее моей частью, то ли возвращая то, о чем я давным-давно позабыла.
ГЛАВА 9
Колючие стебельки ранили пальцы и постоянно выскальзывали из них, и венок получался неровным, каким-то лохматым. Шляпка белела на изумрудной траве всего в нескольких шагах от меня; было лень тянуться за ней, и солнце вплетало лучи в волосы, впитывалось в веснушки, заставляло щуриться.
Рыжее солнце, заполнившее собой весь мир, кроме крошечного уголка с полянкой, шумной речкой и девчонкой с двумя косичками, неумело плетущей венок.
— Ты выросла, — шепнуло оно, и я кивнула, не поднимая головы, — за пределом моего мирка слишком ярко, так, что глаза слепит.
Выросла. У меня две смешные косички и белое платье с кучей оборок и бантиков, но я откуда-то знаю, что все это не по- настоящему.
Разве что тепло, по которому я скучала когда-то давно… Оно настоящее, живое — и тянется ко мне. Ластится, согревает, становится частью души… Мной.
Или же я растворялась в солнечном сиянии, ничуть о том не жалея?
И вспышкой не то боли, не то тьмы — то же место, тот же венок, плывущий в объятиях реки, тяжесть кожаной фляжки, терпкость незнакомого напитка на губах… и острое ощущение полной слепоты и всепоглощающей беспомощности.
И эхо чьих-то слов в тяжелой голове:
«Я просто хочу, чтобы ты жила… Прости!»
Всего один рывок к свету… Отчаянный вздох…
