— Не пропалиться! — радостно поддержал его мой сын.
— Да… — вздохнула я. — И ничего в Штирлице не выдаст советского разведчика, кроме буденовки, парашюта и кирзовых сапог.
— А? — не понял мой сын.
— Ты за речью следить будешь, говорю? — пояснила я ему. — Тебе же русским языком объясняли — говоришь без молодежного жаргона!
— А кто такой Штирлиц? — поинтересовался Рэм.
— Разведчик, — хором ответили мы с Пашей.
— Кино такое есть, — добавил мой сын. — Классное!
Мы с Рэмом зарычали синхронным хором.
— Хорошее, — поправился мой невозможный отпрыск.
— Жаль, что у нас фильмов нет, — покачал головой Рэм. — Это ваше изобретение. Как и Интернет.
Я вздохнула. Как бы мне хотелось уверенно сказать вслед за Пашей: как только все закончится — и непременно хорошо, — так мы сразу… И гостить в герцогство, и смотреть фильмы, и обязательно «Семнадцать мгновений весны». И на шашлыки… Обязательно настоять, чтобы мама Рэма к нам присоединилась. Положено это там у них, не положено — не важно…
— Все это будет, — словно прочитав мои мысли, серьезно сказал Паша. — Не переживай.
— Только надо хорошо все обдумать, — отозвался Рэм. — И просчитать.
Мое материнское сердце дрогнуло от гордости. «Надо же… Взрослые совсем!» А вслух я сказала:
— Тогда давайте просчитывать. Что нам надо? Знание языка, манер.
— Одежда, — добавил Паша. — Легенда.
— В смысле? — опять не понял нас юный герцог.
— Легенда — это то, что мы будем рассказывать всем. Кто мы, откуда мы, как нас зовут, — пояснил Паша.
— А как мы будем выкручиваться с документами? Паспорта, подорожные, виды на жительство. Что нам может потребоваться?
— Это все как раз решаемо, — покачал головой юный герцог. — Дворяне Империи имеют право путешествовать по своим надобностям, не отчитываясь ни перед кем. По крайней мере, официально. Знание языка — дело наживное. В саквояже, который мама оставила, есть кристаллы с заклинанием на изучение любого языка. На имперский — он весьма отличается от вашего — я их настрою легко. Я говорю по имперски.
— Класс! — восхитился Паша. — Мне бы такой на английский. Особенно когда мы неправильные глаголы сдаем.
— Молчи уже, ленивец! — возмутилась я. Нелюбовь сына к изучению иностранных языков меня всегда раздражала.
Рэм посмотрел на нас снисходительно, как взрослый на расшалившихся детей, и продолжил:
— Что касается одежды и, кстати говоря, денег, то это все есть в саквояже. Остается главная, на мой взгляд, проблема.
— Какая? — спросила я.
— Что нам делать с вашими волосами?
И юный герцог недовольно уставился на меня.
— А что с ними не так?
Я как раз перед первым сентября приводила себя в порядок после отпуска. И стрижку свеженькую делала, любимое каре длиною до плеч, и мелирование, чтобы кое-где прорезавшуюся седину скрыть.
— У нас так не ходят, — пояснил мне Рэм. — Женщины волосы, по-моему, вообще не стригут. И таких прядей ни у кого я не видел.
— Точно, — сказала я. — Рэм, ты умница, что обратил внимание.
— Только что нам теперь делать? — спросил Паша.
— Надо посмотреть, что у мамы в саквояже есть. Может, что-то и удастся использовать. Я бытовой магией до такой степени, чтобы отрастить волосы нужной длины, не владею.
— Ладно, — поднялась я. — Костер прогорел, мы вроде определились. Пошли спать. Утро вечера мудренее. Завтра начнем готовиться.
Утро началось с того, что я почувствовала себя как-то странно. Голова была не моя — по крайней мере, слушаться меня и отрываться от пола, на который мы и покидали спальники, она не собиралась. Я попыталась хотя бы повертеть ею, но уткнулась в
