остальными «волчатами».
Жуть! Русы говорили Калокиру, что воины этого отряда по языческому обычаю считают волков своими покровителями и восславляют их воем. Но сейчас патрикий едва удержался, чтобы не осенить себя знаком креста. И так вдруг страшно сделалось!
Вновь показалась луна, осветив черную ладью Волка, и патрикий увидел застывшие силуэты воинов-волков, неподвижные, как изваяния. Только глаза мерцали, как свечи, из-под остроухих масок-личин. Или это луна сбивает его с толку?
«Скорее бы они убрались подальше, – подумал Калокир. – Раньше ведь никогда подолгу при войске не оставались. А останутся – надо приглядеть за ними».
Глава 17
Пламя костра металось на ветру, тепла от него почти не было, но при свете огня не так одиноко сидеть в темной промозглой ночи. Где-то неподалеку ревело море, волны обрушивались на плоский песчаный берег, а дувший с моря ветер пробирал до костей. Надвинув на голову меховой колпак, патрикий Калокир плотнее кутался в наброшенную на плечи лохматую шкуру, но все равно не мог согреться. До чего же холодно! Зима уже на исходе, а признаков весны на продуваемых всеми ветрами голых землях Белобережья[113] нет как нет.
Калокир вспоминал, как случилось, что они пристали здесь. Все началось после того, как их суда вышли в море из устья Дуная. Невесть что пришло в голову князю, но он приказал не идти привычным для русских корабелов путем вдоль берегов, а отвел суда в открытое море. Варяжко даже предположил, что Святослав хочет напасть на Херсонес Таврический, чтобы хоть так отомстить Иоанну Цимисхию за поражение. Калокир пришел в ярость. Князь не может так поступить, заявил он. Святослав дал слово базилевсу, что не станет нападать на владения ромеев, в том числе и на принадлежавший империи Херсонес. А у самого душа заныла – Херсонес был его родиной, там осталась его родня, и если русы предадут город разграблению и огню… О нет, тогда его пути с князем-побратимом навсегда разойдутся!
Но кто станет слушать его? Выздоравливавшие и отходившие от бедствий под Доростолом русские воины были не прочь поправить дела за счет богатого Херсонеса. Тогда и в Киев будет не стыдно возвращаться. Метания патрикия их не волновали, и Калокиру оставалось надеяться, что это всего лишь пустые домыслы людей Варяжко, а планы князя еще никому не ведомы. Но переговорить с ним все же следовало.
Однако ничего не вышло. Море вдруг заштормило, началась такая болтанка, что шедшие караваном суда разбросало по водной хляби и приближаться друг к другу стало опасно. А потом и вовсе невозможно, ибо налетел настоящий ураган. В конце лета такие ветры случаются редко, но, видимо, после долгой удушающей жары и затишья коварный Стрибог русов решил разгуляться. Сильный северный ветер налетал шквалами, и разразилась такая буря, какую не единожды ходивший на судах Калокир даже припомнить не мог. Половину команды смыло в море, сорвало и тщательно упакованные тюки с добром болгарским. Хорошо, что сама ладья не дала течь и они смогли-таки пристать к длинному плоскому берегу Белобережья.
Варяжко хвалил своих корабелов за то, что умело вывели ладью как раз туда, где еще по выходе из Доростола наметил собрать свою флотилию Святослав. И постепенно разбросанные бурей суда стали сходиться у берегов Белобережья. Но что это были за суда! Покидая Дунай, они все же выглядели флотилией, с добротными парусами, крепким такелажем, полные гребцов и поклажи. Теперь же… теперь они выглядели жалкими. И это не говоря о том, что почти половины судов русы так и не дождались. Зато возликовали, когда появился корабль, на изорванном парусе которого еще можно было разглядеть зигзаг-молнию – стрелу Перуна. То была ладья самого Святослава, он прибыл к берегу одним из последних. На встречавших его русов едва глянул, но все же поднял руку в приветственном жесте. А потом сразу велел разводить костры и созвал уцелевших воевод на совет.
Калокир, которому были отданы под руку русские кмети, тоже там присутствовал. И поддержал решение князя оставаться на Белобережье, пока не приведут корабли в порядок, не передохнут и не разберутся, что к чему. Калокир понял, что Святослав надеется на подкрепление с Руси, которое должно вскоре прибыть, и это тревожило патрикия. А что, если с этим подкреплением князь все же решится поправить свои дела за счет разграбления Херсонеса? Но когда при личной встрече он решился спросить об этом побратима, Святослав ответил:
– Как ты себе это представляешь? Разве у меня достаточно воинов, чтобы гранитные стены Корсуня взять?
Да, Корсунь-Херсонес был отменно укреплен. Зря Калокир волновался. И Святослав был не тем воеводой, который решается бросить измученное воинство на такую твердыню. Хотя про свое обещание не воевать с империей князь больше не упоминал. Когда же Калокир опять напомнил о предсказании Малфриды, князь только пожал плечами.
– Где те пороги? Где Куря? И уж поверь, братко, меня куда больше волнует то, что по сухопутью мы не сможем выйти с Белобережья, потому что за озерами и болотами путь нам преграждает орда Гапон, которую водит еще более опасный Куркутэ. Он
