– Зомби?
– Кто-то включил аварийный блокиратор. Это единственное разумное объяснение, рядовой.
– Капрал, – поправляет меня Наггетс, а потом спрашивает: – Рингер?
Я киваю:
– Рингер.
На секунду задумывается, а потом дрожащим от страха голосом спрашивает:
– Кэсси?
Кэсси
Десница Господа отправляет капсулу в пусковую шахту. Массивный кулак впечатывает меня в кресло, а потом сжимает меня. Он все сжимает и сжимает. Какой-то умник сбросил мне на грудь камень тонны две весом. Дышать не очень удобно. И еще кто-то, совершенно не задумываясь о моем комфорте и о моей безопасности, вырубает в салоне свет. Пропадает даже жутковатое зеленое свечение, которое совсем недавно сочилось изо всех щелей. В общем, либо свет погасили, либо мои глаза обратились внутрь.
Зомби
«Нет, Наггетс, вряд ли она это сделала».
Прежде чем я успеваю сказать это вслух, Меган бьет меня в грудь и показывает в сторону базы. Зеленый светящийся шар взлетает над деревьями и уносится в бледно-розовое небо. Шар исчезает, но эта картинка еще долго стоит у нас перед глазами.
– Падающая звезда! – кричит Меган.
Я качаю головой:
– Не то направление.
В итоге я понял, что направление было правильным.
Кэсси
Ощущение, что меня медленно уничтожают в полной темноте, длится несколько минут. Другими словами – вечность. Ладно, «вечность» – это просто слово такое.
Мы бросаемся этим словом, как будто понимаем, что оно означает. Словно человеческий разум в состоянии постичь его суть.
Ремни безопасности слабеют. Двухтонный булыжник испаряется. Я набираю полную грудь воздуха и открываю глаза. В капсуле темно. Зеленый свет погас, и слава богу. Мне всегда не нравился их зеленый. Вообще не мой цвет. Выглядываю в окно. Дух захватывает.
«Привет, Земля».
Так вот какой тебя видит Бог. Сияющий синий шар на матово-черном фоне. Конечно, это Он тебя создал. И солнце, и звезды, чтобы можно было тобой любоваться.
«Прекрасная» – вот еще одно слово, которым мы разбрасываемся по любому поводу. Лепим его ко всему подряд, от машин до лака для ногтей. И слово разрушается от банальщины. Но мир действительно прекрасен. Надеюсь, они об этом никогда не забудут. Мир прекрасен.
Капелька влаги повисает у меня перед глазами. Парит в невесомости. Самая странная слеза из всех, которые я смахивала со щеки в своей жизни.
«Не забывай, Наггетс. Любовь вечна. Если не так, то это не любовь. Мир прекрасен. А иначе это не мир».
Что больше всего поражает, когда воспоминания младшего брата оказываются и твоими собственными воспоминаниями? Возможность увидеть себя его глазами, услышать себя его ушами. В плавании по трехмерному морю Кассиопеи мы постигаем практически все, за исключением одного, за исключением того, что должны постичь в первую очередь – себя. Для Сэма существует некий набор из цвета, запахов и ощущений, который и есть Кэсси. И у каждого своя Кэсси. У Бена, у Марики, у Эвана, даже у Кэсси. А Кэсси Сэма принадлежит только Сэму.
Капсула поворачивается, сияющий голубой самоцвет ускользает из поля зрения, и мне последний раз в жизни становится страшно. Я словно перекатываюсь за край мира, что в каком-то смысле и происходит на самом деле. Инстинктивно протягиваю руки к исчезающей Земле. Пальцы натыкаются на стекло.
«Прощай».
Я слишком далеко и слишком близко.
Вот я в лесу. Тоненький голосок пищит: «Одна, одна, Кэсси, ты совсем одна».
