добычей и, более того, в настоящий момент сильно заняты процессом ее поглощения. Поэтому по сторонам особенно не смотрели.
Норы представляли из себя огромную территорию, заселенную достаточно большим количеством людей, которая не контролировалась ни одной бандой… Вернее не совсем так. Точки контроля были. «Тошниловки», скупки, мастерские, бани, бордели, торговые места группировки держали крепко. Но никакого «налога на проживание» в Норах никто не платил. И все попытки изменить это, предпринимавшиеся уже не раз и не два даже на памяти девочки, до сих пор ни к чему не привели. Потому что едва только какой-нибудь банде взбредало в голову объявить, что она принимает тот или иной участок Нор под свою руку, как с нее тут же начинался повальный исход обитателей. И все усилия бандитов пресечь бегство оказывались тщетными. Вот потому-то они, едва заслышав о том, что кто-то собрался взять ту часть Нор, в которой они обретались, под свою руку, тут же снимались с места и, со всем своим скудным и весьма немудрящим скарбом переселялись куда-нибудь подальше, в течение пары-тройки дней вырывая в развалинах обычную для Руин очередную нору-жилище. Ну а спустя еще пару дней вслед за ними снималось и все остальное – лавки, мастерские, «тошниловки», прачечные… А куда деваться – массовый бизнес всегда следует за клиентом. Более того, часто оказывалось, что на новом месте и обустраиваться-то особенно не надо. Так… если только чуть лоск навести. Потому что переселенцы пришли как раз туда, где когда-то уже жили люди – такие же, как и они, бывшие жители Нор.
– Добрый вечер, Ук, – приветливо поздоровался с девочкой Горелый Буж, выбравшийся из своей норы, чтобы «подышать и полюбоваться на закат», как он это называл. Горелый вообще был странным типом. Ходили слухи, что он жил еще до Смерти. Но Ук была уже достаточно взрослой, чтобы понимать, что все это сказки. Люди так долго не живут. Человек слаб и гибнет от тысячи вещей – голода, болезни, клыков хищников, в кровавых разборках банд, попав под завал в Руинах… да мало ли есть причин для смерти?! Некоторые идиоты, вон, вообще пытаются лезть на территории, на которых можно встретить «желтоглазых». Так кто виноват?.. Но даже те немногие, кто дотянул до седых волос и умер «ни от чего», как это называли в Норах, все равно прожили гораздо меньше лет, чем прошло со времен Смерти. Редко кто из них отмечал две руки по одной руке [2] лет. Многие уходили не позднее, чем через руку и три пальца рук…[3] ну-у, плюс-минус несколько пальцев. А Смерть была раньше. Когда точно, девочка не знала, но наверняка больше, чем руку рук рук[4] лет назад. А столько люди не живут.
– Добра и тебе, Буж, – равнодушно бросила Ук, пробегая мимо. Странности Бужа выражались во многих вещах. Например, вот эти его приветствия. Когда один человек говорит другому: «Добра тебе!» – всем понятно, что он ему желает. Добра желает, да побольше… Ну, то есть, чтобы поиск в Руинах был удачным, чтобы собранное поменять выгодно, чтобы найденное никто не отобрал. А как можно желать «доброго вечера» или, там, «доброго утра»? Разве вечер можно найти или поменять? Или же его манера одеваться. Обитатели Руин, покидая свою нору, все более-менее целое надевали на себя, оставляя только ворохи почти уже ни на что не годных тряпок, которые использовались для подстилок или занавесей над входом. А вот Буж выползал из своей норы, одеваясь, как он это называл, «по сезону». Немудрено, что его часто обкрадывали… Но зато Горелый умел рассказывать удивительные истории и знал всякие мудреные слова. И когда Ук была совсем маленькой, она любила приходить к Бужу и слушать эти истории… Но сейчас она торопилась. Ей надо было успеть добраться до «тошниловки» Трубийи до того, как она закроется.
В шестьдесят седьмом терминале девочке повезло. Она не только смогла проникнуть в один из внешних пакгаузов, не потревожив ни одного «неживого сторожа», которых там наставили «желтоглазые», но и сумела обнаружить там пусть и изрядно погрызенную, но почти полную упаковку «пищевых картриджей». Странная штука… С одной стороны вроде как пища, а с другой – есть ее было совершенно невозможно. Ни в сухом, ни в каком-либо другом виде… Но это если самому пытаться приготовить на костре или каком-нибудь полуубитом нагревательном элементе. А вот в «тошниловках» из них научились стряпать вполне съедобное блюдо. Причем ходили слухи, что из одного вот такого «картриджа» толщиной в руку взрослого и длиной по локоть десятилетнего ребенка умелый владелец мог бы наварить целый котел «тошновки», которая являлась основой рациона питания местных обитателей. А куда деваться? Ни полей, ни огородов, ни мясных ферм в Руинах не было. Там же, где имелась хотя бы гипотетическая возможность их завести – людей подстерегали куда большие опасности, чем здесь, в Руинах. Так что спрос на «пищевые картриджи» в Норах всегда был стабилен.
Правда, они частично оказались порченые, в разлохмаченной упаковке и немного погрызенные. Скорее всего паси постарались. В окрестностях Нор они встречались не очень часто, поскольку питаться им здесь было особенно нечем, а вот на них самих здешние обитатели охотились весьма воодушевленно. Ну еще бы – мясо!.. Но все равно, даже в таком состоянии эти «картриджи» были вполне достойной добычей – ценной и пользующейся спросом.
Нет, на деньги Ук не рассчитывала. Это было совершенно бесполезно. Потому что деньги в Руинах были вещью чрезвычайно редкой. Ибо подавляющее большинство торговых операций представляло из себя обычный бартер. То есть тряпки менялись на воду,
