– А что за книга? – спросила Капа. – Я ее читала?
– Тебе уже не надо, ты ее уже фактически написала, – улыбнулся старик. – Мы когда весну твоего пятнадцатилетия переписывали, помнишь? Белый ворон без костей, собака с девятнадцатью зубами мудрости, первый твой опыт с ЛСД.
– Помню, – сказала Капа. – Мама прочитала и за ночь бутылку виски выдоила, хи-хи. Иногда мне кажется, что мы с тобой – великий писатель, и у нас только один великий читатель, и мы его гениально обманули.
– Мы еще и не так всех гениально обманем, – сказал старик. – Я тебе обещаю, друг.
– Я тебе не друг, – сказала Капа. – У меня нет друзей. Нам надо как-то прощаться?
Тут она поняла, что если обнимет старика или хотя бы возьмет его за руку, то впервые за эти несколько месяцев разрыдается, и тогда все, точно смерть всему.
– Да зачем прощаться, – сказал старик. – Мы ж только встретились. Списки только все сожги, что я тебе давал. Иначе у меня проблемы будут на вычитке. Все рукописное мое, что у тебя – все жги. Дневники ты своей рукой писала, это нормально, это можно.
– Вас понял, – отрапортовала Капа, швырнула в старика подушку (он мгновенно ее поймал, только слегка дернув сухой своей полупрозрачной рукой – какая отменная реакция, в очередной раз поразилась Капа) и выбежала за дверь. Запомнила только золотые окна в доме напротив, стеклянный непрозрачный лифт вниз и вправо, как во сне, и эту библиотеку, в которую, наверное, еще не раз придет, но наверх уже никогда, больше никогда.
Слишком много никогда, угрюмо подумала Капа, как только взрослые с этим вообще выживают.
…Потом она пришла домой к Максу поздно вечером с бутылкой вина и объявила, что ей необходимо лишиться девственности, потому что она боится, что скоро умрет с этим бесперспективным лечением от астмы, а умирать без такого опыта нечестно.
Макс смутился, что-то бормотал, тихо-тихо провел ее в свою комнату, чтобы не слышали родители. Они легли рядом в одежде, Капа запустила холодные руки под его зеленую даже в темноте рубашку, Макс ойкнул, словно его ударили в солнечное сплетение ледяной боксерской грушей без части человека внутри. Капа закрыла глаза и почему-то открыла их уже утром – они с Максом лежали под цветочным совершенно детским одеялом, Капа была в одних трусах.
– Черт, – сказала она. – Что за фигня. Это что-то новенькое. Что это было?
– Ты ненормальная, – сказал Макс. – Срочно уходи. Или нет, стой.
Капа быстро и браво, как солдат, оделась, спустилась вниз (к счастью, родители Макса уже уехали на работу) и побежала домой.
– Ты где была? – спросила мама, которая все это время сидела, видимо, на кухне и сверлила взглядом дверь (Капа заметила, что дверь выглядела как-то очень
– Нам нельзя говорить, где мы были, что мы делали, о чем беседовали, кого куда пересаживают, – огрызнулась Капа. – Хватит, может, уже спрашивать? Это же я все по твоему приказу делаю. Терпи, блин. Сама подписалась.
…Мама уронила голову на стол и заплакала.
Капе стало стыдно. Она подошла к маме, обняла ее за плечи.
– Мама, – сказала она, – черт, не надо этого вот, пожалуйста. Я тебя все равно люблю, ты же понимаешь. И если бы ты умирала, мне было бы еще хуже, чем тебе, ведь у меня бы даже никакой надежды не было.
– Опять ты ерунду говоришь, – сказала мама гадким голосом.
Тем не менее, Капа с ней попрощалась. О том, что это было именно прощание, ей подсказало ее полнейшее хладнокровие – ей не хотелось показательно грызть фарфоровую чашку, кровохаркать в яичницу, хлопать дверью и слушать какую-нибудь музыку на полной громкости, когда мама тихо пищит из-за двери свое мышиное «открой, я тут прочитала». Пруст, поняла Капа, это будет ее новый любимый писатель после меня. После меня, после меня. Лучше не думать об этом, что у кого там будет после меня.
Чтобы попрощаться с отцом, она поехала к нему на работу – отец все эти месяцы работал допоздна и возвращался домой, виновато щелкая дверью, когда Капа уже спала или читала, запершись в своей комнате.
– Давай я хотя бы тебя обниму, ну, – смущенно предложила она.
– Не надо, мне тяжело, – сказал отец. – Ты меня простишь когда-нибудь? Можно не сейчас. Потом. Когда вообще забудешь, что я существовал.
– А я зуб на днях вылечила, – сказала Капа. – Воспалился нерв, представляешь? Теперь все тип-топ. Очень классно.
– Когда у тебя? – безразличным голосом спросил отец.
– Послезавтра, – ответила Капа. – Ты меня потом встретишь?
