– Почему мне так плохо, а?
Вопрос философский. Задавался миллион раз, каждый раз с одним и тем же ответом:
– Потому что кроме тебя некому.
«Потому что так получилось», «потому что ты можешь услышать, а им сейчас очень нужно научиться жить без него».
Вера хмыкает и достает еще одну сигарету.
Все, что могла сделать для Дашки лично она, давно уже сделано. Первое время, когда от чужого горя, которое вроде бы не должно, не может так сильно болеть, действительно сходишь с ума, она прошла с Дашкой буквально за руку.
«Связной на этот раз ты, а не я», – довольно хлипкое утешение для того, у кого в полную силу это случилось впервые.
Слышала Дашка всегда, чуткая девочка. Возможно, поэтому они с Верой и подружились когда-то – рыбак рыбака. Волшебное свойство: оказываться в нужном месте в нужное время, придерживать за плечо, проживать вместе сложный тоскливый вечер, позволять выговариваться, таскать шоколадки, вовремя уводить от края. Биться обо все углы, сажать синяки неизвестно когда и как, обжигаться о чашки и огонек зажигалки, ронять себе что-нибудь на ноги, резаться любыми предметами вплоть до собственной невозмутимо спокойной кошки. Вечный баланс под куполом, обратная сторона медали. Ни шагу в сторону и очень внимательно, чтобы не пропустить.
Если повезет, дело ограничится шоколадками и разговорами. Но, как давно уже знает по себе Вера, если бы было так просто, ничего бы даже не началось.
Предложить свою помощь – совершенно нормально, тем более что выбора у Линки действительно практически не было. Где-то гордость, где-то давно и неправда, где-то заняты, где-то еле справляются сами. Дашка и сама уже несколько лет болталась скорее на границе ощутимого мира, с приездами в гости раз в четыре-пять месяцев, дежурными сплетнями-новостями про общих знакомых и звонками на день рождения. Вите вот в этом году позвонить постеснялась, мол, зачем ему я, у него и так толпа поздравителей. Не ожидала тогда, что скоро они научатся говорить по-другому.
«Ну привет, дорогой. Видишь, я все еще за тебя», – думает Дашка, просыпаясь с уже знакомым тяжелым теплом вокруг сердца. Завтракает, набирает Линкин номер, слушает ужасающе долгие в последнее время гудки.
– Привет! Как вы там?
Неразборчивый Катькин писк, Линкин преувеличенно бодрый голос, клубок бытовых новостей.
Как бы между прочим задать вопрос, который давно уже рвется.
– Слушай, я тут подумала: а АллИванне никакая помощь не нужна? Может, привезти-отвезти чего. Я могла бы как-нибудь вечером, ты спроси.
Пауза. Вздох. Пауза. Гордость жалобно тренькает и опять отступает. Видимо, угадала: сесть за руль Линка пока боится. Водил всегда только Витя, а ей теперь нужно учиться заново.
– Вообще-то нужна, да. У нее надо забрать несколько сумок с вещами. Мы думали, что потом, при случае, но раз уж ты предлагаешь…
Договориться на послезавтра, получить эсэмэской адрес Витиной мамы, забить в навигатор. Телефон, домофонный код, ранняя темнота сентября, пока еще очень теплого. Женщина, не успевшая привыкнуть не ждать. Суета в прихожей, большущие сумки в клетку, деревянная мебель, ковры, застывшее пыльное время. Сжать зубы, перетаскать все в машину, забив ее почти под завязку. Подняться за последней сумкой, застыть на пороге, так и не придумав, как же это сказать.
Выслушать, не заплакав, весь накопившийся поток горечи. Позволить решать ему. Выключить в голове настойчивое «ну куда же я лезу, это ведь не мое дело», переступить через порог и себя, чтобы обнять ту, которая замолчала, не зная, что правильней: отпустить наконец из пустого дома совершенно постороннего человека или все-таки попросить зайти хотя бы на пять минут.
«Извини, но больше я не могу».
– Сил вам, Алла Ивановна. До свиданья.
Вздохнув, рывком поднять огромную сумку, потому что, если тащить за ручки, она оглушительно шуршит по полу. Запихнуться с ней в подъехавший лифт.
– А вот за это я буду платить еще долго.
За спиной наконец-то сомкнулись двери, и как хорошо, что в старые лифты еще не встраивали зеркал: вот уж чего сейчас точно бы не хотелось, так это увидеть свои стремительно зеленеющие глаза. Не Витины голубые, что было бы страшно, но хотя бы логично. Всегда в таких случаях («Отныне и впредь, да?») у Мироздания для нее почему-то только зеленый.
Дашка выходит из подъезда, сворачивает к машине и долго еще молча стоит у открытой водительской двери, вглядываясь в шумящую золотом ночь. Некоторые места скучают по своим людям ничуть не меньше, и им тоже не стоит отказывать в возможности
