ярость, потому что суки такие разбудили, а у меня еще запланированный контролируемый бред не закончен, что ж вы так. И посылаешь всех так далеко, что они даже совершив кругосветное путешествие, не смогут позволить себе остановиться, и они, конечно, идут, и с ними уходит жизнь, твоя настоящая жизнь с друзьями, событиями и прочим в таком духе, и ты, как невовремя, до темноты разбуженный вампир, ворочаешься в своем трехкомнатном палисандровом гробу, только, в отличие от настоящего тру- вампира, ждешь не возможности отправиться на охоту за чужой кровью, а момента, когда нечто неведомое, невообразимое и настолько любимое, что уже почти ненавистное придет за твоей.
Если бы двадцать лет назад мне сказали, какого рода счастье меня ожидает, мне бы наверное хватило ума сховаться в какой-нибудь погреб; впрочем, не помогло бы, когда за тобой должны прийти и уволочь во тьму, из которой всю жизнь потом придется выбираться, цепляясь за собственноручно, на коленке созданные смыслы, ни в каком погребе не отсидишься, все равно придут и уволокут.
Это был правдивый отчет о так называемом «счастье творчества», которое, на самом деле, просто приговор к пожизненным каторжным работам и условно добровольному (насколько добровольна вампирская жизнь в гробу) отшельничеству. Побег теоретически возможен, но карается полной утратой смысла, поэтому никто никуда не бежит, а только жалуется или хвастается, хотя и то, и другое совершенно не в тему тут.
Теплое и светлое время года —
время безусловного торжества живой плотной телесной жизни. Все это цветение, опыление, клеточное деление, плодоношение и прочий половой восторг природы. Вся эта наша свобода от дополнительных хлопот, связанных с выживанием – можно ходить голышом и спать под открытыми небом; понятно, что мы так не делаем, но препятствия тому социальные, а не материальные, тело знает, что в принципе такое возможно, дополнительная страховка ему не нужна, весь мир, следовательно, принадлежит ему, и даже пугающая его (не нас самих, а только тело, предпочитающее видеть, что происходит вокруг) тьма приходит совсем ненадолго. Только что был закат, и – хлоп! – уже опять рассвело.
Поэтому многие из нас так любят лето (я, собственно, тоже). Летом мы ощущаем себя живыми без дополнительных усилий. И иллюзия безопасности среды, на которую так легко ведется наше тело, летом многократно сильней. Летом она общедоступна, эта иллюзия. Не захочешь, а все равно поведешься.…
Когда приходят холод и тьма, иллюзии безопасности среды делается кирдык. Окружающий мир демонстрирует нам свою безусловную готовность к умиранию и как бы намекает, что нам тоже неплохо бы взяться за ум и заняться примерно тем же. А мы не хотим! Кто ж такого добровольно захочет – отказаться от торжества жизни. Не психи же мы совсем.
А ведь на самом деле зима – время торжества настоящей подлинной жизни. То есть духа. Когда тело притихло и отползло на кухню есть утешительный суп при искусственном ламповом свете (малый обязательный набор «Иллюзия безопасности, сделай сам», спасибо за него техническому прогрессу), на сцену выходит дух. То есть он никуда с этой сцены не уходил, просто летом труднее было его заметить. Материя торжествует так громко, что других голосов не слышно. А они есть. Они всегда звучат. Просто когда материя испуганно умолкает, у нас появляется шанс услышать другие голоса. В большинстве случаев совсем исчезающий, малый, почти равный своему отсутствию шанс. Но он все равно есть.
И смысл главного праздника конца осени – Сайман, День Всех Святых, Хеллоуин, как ни назови – он о стирании границ между плотной телесной реальностью и тайным тонким миром, условно говоря, волшебства, по большей части, умопомрачительно страшного, потому что в каждом, скажем так, нормальном человеке стоят предохранители, устроенные таким образом, чтобы к тонкому миру его не подпускать. Система безопасности там крутая: страх, тупость (т. е. неспособность воспринимать информацию, сколь-нибудь отличную от привычной), естественным образом вытекающий из этой неспособности скептицизм. Ну, в общем, чего зря болтать, в каждом из нас установлена та или иная модификация этой охранной системы.
Однако сейчас, когда в нашу часть обитаемого мира пришли холод и тьма, ворота в иную реальность останутся приоткрыты – не на день, не на неделю, а до первых подснежников, примерно на столько. Приблизительно так. И это огромное благо, потому что времени достаточно, чтобы хотя бы единожды за всю свою жизнь хотя бы одной ногой провалиться в эту бездонную пропасть, ничего не понять, все забыть, но опыт есть опыт, даже неосознанный, даже такой. И это лучше, чем ничего.
У
У нас второй день оттепель,
не могу сказать, какая уже по счету за эту зиму, которая даже за половину пока не перевалила.
Оттепель – это означает + 3 (вот прямо сейчас за окном), дождь, переходящий в мокрый снег, мокрый снег, переходящий в дождь, ручьи вместо улиц (под водой почти всегда нерастаявший лед), воздух настолько сырой, что его приходится глотать как суп, ветер, громыхающий форточками и завывающий в перекрытиях, низкая облачность, превращающая летящие над нами самолеты в
