В начале
улицы Чюрлене кто-то нетерпеливый и страстный украсил голые еще по-зимнему кусты бледно-сиреневыми искусственными цветами, спасибо ему за обман.
Текущая совокупность значений метеорологических элементов и атмосферных явлений милосердна – не столько ко мне, сколько к моей работе, стойко несет караул в районе нулевой отметки, иногда кидает в серый суп дня щепоть холодных осадков – если и сбегу от письменного стола, далеко не уйду, вернут.
Все же у меня довольно странная жизнь. В детстве мне хотелось путешествовать; меня очень мучило понимание, что мне, наверное, не понравится в космическом корабле, как-то там все-таки стремно – но как же тогда отправляться на Марс и тем более в другую галактику?! Время показало, что страх обосраться в космическом корабле так и останется умозрительным, на практике его захочешь – не воплотишь, и мне даже как-то полегчало. Впрочем, вместо того, чтобы путешествовать, я все равно сижу за письменным столом и занимаюсь полной ерундой – ну, правда, по велению сердца. Из чего, вероятно, следует, что мое сердце – псих. И хочет совсем не того, чего на самом деле хочет, вот я о чем.
В начале улицы Чюрлене кто-то разрисовал мелом двери подъездов, такие четкие поспешные профили, как на пушкинских черновиках, только носы все больше картошкой. Есть на что поглядеть!
Это, как понимаем мы, были путевые заметки из единственно доступного мне сейчас далекого путешествия через весь Старый Город, с одного холма на другой холм.
В новостях пишут,
что рождественский поезд будет ездить по городу аж до 31 января.
То есть прикиньте. Конец января. В городе давным-давно убрали не только рождественские украшения, но даже жалкие их остатки. Трупы невинно убиенных елок вывезли со всех помоек. Витрины переделали под день Валентина или какой там у нас следующий праздник незамутненного шопинга. Народ, уставший от зимы, оказавшейся не такой милой, как на открытках, раскорячившись, бредет по гололеду с полными авоськами свиных ушей и шоколадных сердец. Троллейбусы томно подползают к остановкам, из офисов выскакивают покурить усталые менеджеры среднего звена. В общем, суровые будни. И посреди всего этого, сверкая огнями и бренча колокольцами, синий рождественский поезд. Невинный, как в первый день творения, прекрасный, как горячечный бред. Усталые менеджеры среднего звена выбрасывают сигареты, хозяйки роняют авоськи с шоколадными сердцами и свиными ушами, все дружно запрыгивают в вагончики, вытаскивают из кошельков последние два евро и уезжают навсегда. Больше их никто не увидит.
Все как я люблю, короче. Так и будет.
В парке
две вороны вцепились в газету и сражались за право ею обладать. Думают, что информация – это власть. Многие почему-то так думают, тогда как потребление информации давно уже стало принудительной повинностью.
В том месте,
где у нормальных людей сердце, у меня дует ветер.
В южных городах
легко перестать беспокоиться из-за пустяков. Сколько мусора на тротуары ни накидай, какую вонищу ни разведи в отдельно взятых местах, какой смертный ужас ни устрой в витринах, все это кажется, как минимум, уместным, а на самом деле, конечно, прекрасным, как сама жизнь.
Надо бы мне пожить на юге подольше. Северные города активизируют во мне не просто зануду, а целый клуб любителей орднунга, члены которого непрерывно судачат у меня в голове о мировом несовершенстве. Но стоит мне попасть на юг, как вся эта бригада отправляется на свой вечный внутренний пляж; сильно подозреваю, что они там ныряют с пирса с гиканьем и без трусов. А я от них отдыхаю.
Ваше счастье,
что я сейчас не художник, в смысле не рисовальщик. Поэтому вы не увидите цикл живописных полотен «Страх, пожирающий заживо». Если учесть, что в душе я ласковый немецкий экспрессионист типа Отто Дикса, всем повезло втройне.
Я уже далеко не в первый раз сталкиваюсь с тем, что любой самый невинный разговор о необходимости отмены каких-нибудь глупых (или просто излишних) запретов большой частью аудитории воспринимается как покушение на их личную безопасность.
Как будто, к примеру, отмена запрета ездить без ремней безопасности равносильна запрету этими ремнями пользоваться. А, скажем, отмена запрета на употребление наркотиков тождественна принудительному кормлению этими самыми наркотиками – и не
