Человек на миг заколебался; потом открыл эту вторую дверь кончиками пальцев, словно у него болела рука, и вошел в тесную кухню.
За ним вошел Кинэт. Дверная ручка была из белого фарфора. Кинэт заметил на ней, по обе стороны, два красных пятнышка, очевидно – кровяные.
– Вот раковина. Вот мыло. И полотенце слева.
Человек ждал, поглядывая с мольбою на Кинэта.
Переплетчик усмехнулся.
– Что? Я стесняю вас?
Тот имел по-прежнему беспомощный вид; так же сворачивал руки. Тут было больше света, чем в магазине, и несколько темных пятен видны были на его пиджаке и брюках.
– Да ну же, – продолжал Кинэт любезно, хоть и с легким оттенком насмешливости, должны же вы понять, что я человек не болтливый. Можете спокойно почиститься. Вам это нужно.
И он не трогался с места у кухонной двери.
Человек решился пустить воду и взял мыло. Во всех его жестах проглядывала боязнь. Его словно обжигала каждая вещь, за которую он брался.
Он вымыл руки, обильно поливая их водою.
– Не оставляйте крови на раковине, – сказал тем же тоном Кинэт.
Тот на него покорно взглянул; затем, увидев щетку, принялся мылить камень раковины, как усердный слуга, и тщательно подталкивать пену к сточному отверстию. Управившись с этим, он опять обнаружил нерешительность.
– Продолжайте же!
Человек произнес умоляющим голосом:
– Не могли бы вы меня оставить одного на минуту?
'Он сбежит, если я его оставлю', – подумал Кинэт. Из кухни был действительно выход в небольшой двор.
– Зачем? Оттого, что вы хотите замыть пятна на одежде? – он рассмеялся своим сухим смешком. – Потеха! Слишком поздно вы принимаете такие меры предосторожности по отношению ко мне… Обещаю вам не глядеть. Валяйте. Я обещаю.
Тот не совсем знал, как убрать пятна. Достал свой носовой платок. Но тотчас же сунул его опять в карман. Платок был уже запачкан кровью.
– Вам что нужно? Чистая тряпка? Но что мне сделать потом с этой тряпкой?… Да!… Вы ее возьмете с собой. И все ато выбросите в первый же канализационный люк… Со своим платком, не правда ли? (Он усмехнулся.) Не забудьте про свой платок.
Он достал из шкапика белую тряпку, протянул ее незнакомцу.
Тот ее свернул, намочил, намылил и стал тереть пятна на своей одежде. Когда тряпка становилась грязной, он выполаскивал ее под толстой струей воды.
Кинэт сначала отвел глаза в сторону, но недолго соблюдал свое обещание.
Однако, любопытство его сделалось спокойнее.
Он словно следил за интересной, но заурядной операцией, так что его присутствие не только не тяготило этого человека, но помогало ему обрести равновесие.
Несколько минут помолчав, Кинэт произнес тихим, благожелательным голосом, в котором уже не слышно было насмешки:
– Теперь расскажите-ка вкратце, как это произошло.
Человек вздрогнул, уронил тряпку в раковину. Его глаза, все его черты сочились тревогой. Лицо приобрело цвет пыли.
Кинэт заговорил еще мягче, вкрадчивее:
– Я спрашиваю вас об этом не потому, что хочу вам сделать неприятность… Нет же, нет… К тому же, вы ли мне это расскажете или вечерняя газета… если не говорить о нескольких подробностях…
Мысль о газетной заметке, по-видимому, больно задела человека, потому что его передернуло.
– Отчего вы остановились?
Тот послушно взялся опять за тряпку, начал чиститься опять.
Кинэт сказал еще тише:
– Сейчас у вас нет охоты говорить. Это вполне понятно. Скажите мне лучше, что вы собираетесь делать. Куда вы отсюда направитесь?
– Я не знаю.
– Как? Не знаете?
– Нет.
– Ни малейшего понятия?
– Нет. (Это 'нет' прозвучало слабее.)
– Вы где-нибудь будете скрываться?
Тот промолчал. Кинэт задумался, потом произнес:
– Слушайте. Я принимаю в вас участие. Я не хочу вас мучить теперь. Но желаю с вами свидеться.
'Желаю с вами свидеться' он проговорил с таким выражением спокойной воли, что тот опять уронил тряпку. Кинэт продолжал твердым тоном:
– Сегодня же. Где хотите.
Тот изобразил на лице глупую покорность; затем пробормотал:
– Да… но я не знаю где.
– Я не требую свидания в том месте, где вы спрячетесь. Нет. За городом, если хотите. Или еще дальше. Это мне все равно.
– Я не знаю… не могу знать…
Кинэт стал суше.
– Можете. Вам известно какое-нибудь спокойное маленькое кафе? После пяти часов, чтобы стемнело. Скажем – в шесть. Ну?
Человек смотрел на него с испугом, искал какой-нибудь лазейки.
– Вы ведь понимаете, – объяснил ему переплетчик, – не может быть и речи о том, чтобы меня надуть. Вы думаете: только бы мне выбраться отсюда… Да… Но допустите, что вы сегодня не придете на свидание, – не так ли? – и что я непременно желаю вас разыскать. Полагаю, что мне удалось бы описать приметы в не слишком общей форме и сообщить вдобавок некоторые другие подробности.
Глаза человека вдруг загорелись дико.
– Вы, пожалуйста, перестаньте гримасничать, – сказал Кинэт, – если не хотите, чтобы я позвал людей на помощь. Я окружен соседями.
Тот впал опять в смиренно-беспомощное состояние. Спросил совсем тихо:
– Вы служите в полиции?
– Я? Вот так шутки! Я – переплетчик. Переплетаю книги. Вы могли заметить их в моей лавке… В полиции?
– Вы не назначаете мне свидания, чтобы выдать меня?
– Почему бы я не мог это сделать теперь же?
– Вы один. Вы, может быть, боитесь.
– Хо! Будь это моя профессия, у меня были бы, конечно, средства не выпустить растяпу, бросившегося прямо в лапы ко мне. Но я не профессионал. Упокойтесь.
– Так зачем же вам свидание со мною?
– Потому, что вы меня интересуете и нам надо спокойно побеседовать. Теперь это невозможно, согласитесь. Вы слишком взволнованы. И к тому же я совсем не хочу, чтобы вы тут засиживались. Вы подумали, какому риску я подвергаюсь? А? Вы мне обязаны некоторой благодарностью.
Пораздумав, человек сказал, все еще вполголоса:
– Не предпочтете ли вы деньги?
– Нет, спасибо. Вы очень любезны. Но я в этом деле бескорыстен. Это-то вас и удивляет. Я вам даже больше скажу. Мне всего лишь хочется содействовать вам и впредь. Разумеется, при отсутствии риска.
Он придал тону жесткость:
