(Он достает ее из угла и вешает на два гвоздя возле черной доски, перед детьми.)
Вы помните: Балканы – здесь; Болгария, Сербия, Турция, не так ли? Так вот, вероятно, разгорится война вот здесь, между Болгарией и Турцией. А все правительства Европы так тесно связаны между собою договорами о союзах, более или менее тайными соглашениями, обещаниями, что война, начавшись там, распространится, весьма вероятно, на всю Европу! Вот и все. Говорю я вам это не для того, чтобы вас пугать. Вы большие мальчики. Но надо вам это знать. А теперь приступим к уроку арифметики.
Кланрикар ничего не прибавляет. Он говорил самым простым тоном, не искал эффектов. Ничего как будто не подчеркивал. Эти малыши не знают его взглядов. У него еще не было повода дать им почувствовать, как он смотрит на мир и войну, на правительства, на дипломатию, на ход человеческих дел. Но так было сильно волнение, побудившее его говорить, стольким мыслям отвечало это немногое, сказанное им, что детям вдруг представилась чернеющая вдали грозной тучей война, кружащаяся, расползающаяся во все стороны, как удушливый дым. Блестящие сражения, о которых им говорили на других уроках, портреты знаменитых генералов на обложках тетрадок, звуки трубы на крепостных валах, опьянение, знакомое им по игре в солдаты, вся эта фантасмагория исчезла. Даже слово звучит по-новому: война. Господин Кланрикар – первый человек, о ней заговоривший с ними. 'Правительства'. Их они видят тоже. Они не любят их.
Кланрикар почувствовал себя легче. На миг волнение оставило его. Он чуть ли не готов смеяться над собою. Вот как забежал вперед.
Как нам вести себя? У меня бы терпенья хватило. Его у событий не хватает.
Воспитывать молодое поколение? А если все сразу развалится?
'Надо мне непременно повидаться днем с Сампэйром. Я это устрою'.
Он пишет цифры на доске. Завидует священнику, который сказал бы на его месте:
'Дети, помолимся богу, чтобы он помог нам в этом великом испытании'.
V
На улице Компан г-жа Майкотэн хлопочет по хозяйству. Каждый день это для нее главный повод для моциона, потому что из дому она выходит редко, а если даже ей случается выйти, то шагает она так медленно, останавливается так часто, что для всей улицы является примером спокойствия.
Дома же она, напротив, суетится. Два часа подряд семенит по квартире. Проходит через все комнаты, чтобы выбросить в окно три соринки. Открывает и закрывает кухонный кран. Спускает грязную воду, чистит раковину; пачкает ее снова через пять минут и еще раз скоблит.
По правде говоря, она суетится без толку и теряет много времени. Двенадцать лет тому назад, когда семья здесь поселилась, г-жа Майкотэн могла бы посвятить несколько недель на то, чтобы понять план квартиры, размещение мебели, расстояние между предметами обстановки, рассчитать взаимоположение утвари и мелких вещей, время на переходы между ними и средства сбережения труда. Но задолго до того, как она стала разбираться в первоначальном устройстве, которым больше ее занимались муж, старший сын и дочь, у нее завелась привычка бегать взад и вперед и машинально повторять некоторые движения. Через двенадцать лет эти приемы работы не имеют уже никаких шансов на улучшение.
Квартира в первом этаже состоит из трех комнат и кухни. Только столовая выходит окнами на улицу. Площадь ее – три метра пятьдесят на три двадцать при высоте потолка два метра семьдесят. Один из углов занят старой фаянсовой печью под нишей. Но печь неисправна. И пред нею поставили круглую печурку на трех ножках, от которой труба проложена к дымоходу в верхнюю часть ниши.
Ниша и плинтусы выкрашены в шоколадный цвет. На обоях желтого тона исполнены в шахматном порядке два рисунка: стилизованная цветочная ваза и рог изобилия. Буфет – дубовый, из двух частей, разъединенных стойкой с колонками. Верхние створки застеклены, нижние – сплошные, и в дереве вырезаны головы двух мушкетеров, глядящих друг на друга. Надо заметить, что у них плюмаж на шляпах сделан тонко. Впрочем, он образует чрезмерный и ломкий выступ, о который почти каждый день цепляется пыльная тряпка г-жи Майкотэн. Как-то даже она потянула слишком сильно и один завиток плюмажа, один из самых красивых, отломался. Эдмонд, старший сын, человек аккуратный, любит этот буфет и очень раскричался в тот вечер, когда заметил поломку. Он потребовал, чтобы ему дали отскочивший кусок. Мать не могла ответить, где он. Стали ползать по паркету. Заглядывали под буфет. Водили по этому темному промежутку крюками палок, ручками зонтиков. Но извлекли оттуда только толстые комья пыли и стеснялись на них смотреть, потому что они как бы опровергали хорошо всем известные претензии г-жи Майкотэн на чистоту. Наконец, кому-то пришло в голову порыться в мусорном ящике. Там, по счастью, нашелся обломок. Старший сын приклеил его секкотином, предварительно нагрев места склейки, согласно инструкции, помещенной на тюбике. С тех пор г-жа Майкотэн, производя уборку и приступая к обметанию мушкетеров, невольно всякий раз вспоминает тот суматошный вечер с его волнениями и неприятностями. Но она не из тех женщин, которые предпочли бы ради упрощения жизни простой буфет. Лучше уж потрудиться немного, но жить среди красивых вещей. Конечно, красивые вещи хрупки. Когда, например, у старых жителей квартала видишь вазы, купленные задолго до войны 70 года, и еще другие, более старинные, по наследству к ним перешедшие, а между тем целехонькие, без единой трещинки, то молодые люди даже не представляют себе, какая это заслуга. В возрасте же г-жи Майкотэн лучше ценишь такую заботливость.
Проводя тряпкой по стульям, у которых спинки состоят из ряда столбиков и ряда перекладин, она еще раз устанавливает, что на двух из них этот переплет расшатался. Этого еще не заметил старший сын Эдмонд. И лучше, пожалуй, не говорить ему об этом. По нынешним ценам ремонт стула обойдется никак не меньше полутора франка.
Стирая пыль со швейной машины, которая восполняет обстановку столовой, вместе с квадратным, по краям закругленным столом, шестью стульями и птичьей клеткой на бамбуковом столике, она вспоминает, что уже поздно, а постели еще не убраны. Две комнаты, как и кухня, выходят окнами во двор. В большей спят родители и Изабелла. Кровать родителей – справа от окна. Она имеет в ширину только метр с четвертью, но занимает весь простенок, и окно нельзя открыть на угол больше прямого. Это старая кровать красного дерева, в которой бы непременно водились клопы, если бы не образцовая чистота в комнатах (комья пыли под буфетами можно найти даже в самых богатых квартирах).
Против окна и справа от двери стена образует нишу, до того гармонирующую с надобностями семейства Майкотэн, словно она сделана нарочно. Отчасти это именно углубление склонило Майкотэнов к найму квартиры двенадцать лет тому назад. Там без труда умещалась кровать Изабеллы, сначала ее детская кроватка, затем кровать нормальных размеров, шириною в 0,9 метра, железная, с медной отделкой. Спинки и продолины – из железа, покрытого черным лаком. На продолинах ряд медных колец по середине. Из меди также четыре шарика на концах спинок и четыре украшения на ножках, прямо над катками. Изабелла очень гордится своей кроватью и каждое воскресенье утром сама чистит медные части. Вообще у девушки есть все в этой нише для того, чтобы чувствовать себя там изолированной. Брат Эдмонд подарил ей кретоновые с разводами шторы, скользящие на прутьях и от потолка до полу закрывающие нишу, так что это – настоящий альков, почти комната. Между шторой и изголовьем постели нашлось место для столика, на который можно класть всякие вещи и который она украсила голубой опаловой вазой, куда ставит цветы, чуть только они дешевеют. В ногах постели стоит стул, за стулом – вешалка с тремя крюками. Наконец, Эдмонд был так мил, что повесил ей на стену керосиновую лампу нового типа, из тех, что соединяются изогнутой шейкой с небольшим резервуаром и, вися на стене, чрезвычайно напоминают газовый рожок или даже электрическое бра при некотором усилии воображения.
Другая комната, меньшая, отведена для мальчиков. Они долго спали в одной постели, и тогда удобнее было ходить по комнате. Но когда Эдмонду исполнилось восемнадцать лет, он объявил, что этой постели только на него и хватает. Пришлось купить для младшего сына складную кровать. Эта складная кровать была причиной многих затруднений. Г-жа Майкотэн одна ее складывать не может. С другой же стороны, она занимает так много места, что ее нельзя не складывать. И поэтому надо, чтобы она была убрана до ухода детей из дому. Но кому это делать? Г-жа Майкотэн любит приступать к уборке квартиры только тогда, когда никто не вертится подле нее, не путает ее мыслей и не мешает ей без конца ходить из стороны в сторону. Не может быть и речи о том, чтобы она перетряхивала простыни и взбивала тюфяк среди толкающихся вокруг нее людей, которые одеваются, моются, едят. После долгих прений и экспериментов решено было, что перед уходом младшего сына Изабелла будет помогать ему складывать кровать, а он зато будет ей помогать в уборке ее постели. Но Изабелла не желает, чтобы он прикасался к ее простыням, и помощь его
