Уолленд сидит вытаращив на меня глаза. В правой руке у него скальпель. Я поднимаю Фэйрборн и говорю:
– Хочешь попытать счастья?
Уолленд пятится, отступая между столами, потом поворачивается и бросается наутек, но я в три прыжка нагоняю его и сбиваю с ног. Хватаю за руку, тяну, но он забивается за стол. Моя рука соскальзывает к его запястью, я распластываю его ладонь по крышке стола и пригвождаю ее к деревянной поверхности лезвием Фэйрборна. Уолленд трясется, он и не думает сопротивляться, и тогда я пригвождаю его вторую руку скальпелем. Он по-прежнему молчит: не стонет от боли, не зовет на помощь.
Бетховен играет отлично – мелодия нежная, мягкая, утешительная, не какое-нибудь там похоронное занудство.
Я говорю Уолленду:
– Должен сказать сразу, что тебя я, скорее всего, убью, и не важно, поможешь ты мне или нет. Но чем дольше ты проживешь, тем больше у тебя шансов остаться в живых и дальше. Когда сюда войдут другие члены Альянса, они захотят заполучить тебя живьем. Им, видишь ли, подавай судебные процессы, правосудие и все такое.
Он ничего не говорит, только трясется.
– А вот мне на это плевать. В смысле, по-моему, с какой стороны ни глянь, ты виновен в убийстве. И не в одном.
Тут он открывает рот.
– А ты нет?
– Сегодня речь о тебе. Итак, ты виновен. И вот вопрос: что ты можешь сделать для того, чтобы я тебя не убил?
– Ч-что?
– Покажи, как Охотники становятся невидимыми. – Он мотает головой.
Я подхожу к столу, беру с него скальпель и возвращаюсь назад, к Уолленду. Отрезаю ему большой палец. Теперь он визжит.
– Больно, да? – говорю я. – А лечиться умеешь?
Его снова трясет, еще сильнее, чем раньше. Кровь заливает стол.
– Нет, лечиться ты не горазд. В чем же ты горазд, а, Уолленд? Людей на куски резать?
Полными ужаса глазами он смотрит на меня, потом отворачивается, и его рвет на пол.
– А когда ты трупы режешь, тебя не тошнит, а, Уолленд?
Он не отвечает, только трясется, что, по-видимому, означает «нет».
– Так где те колдовские бутылки, с помощью которых ты превращаешь Охотников в невидимок? Ведь ты так это делаешь? С помощью бутылок?
Кивок.
– Ну, и? – спрашиваю я. – Или отрезать тебе второй палец? – Я улыбаюсь.
Он смотрит на меня выпученными глазами.
– Тебя убьют. Медленно, если у меня есть…
Я отсекаю ему большой палец на второй руке, и он издает странный сдавленный вскрик.
– Ну, что у нас дальше, нос и уши? – спрашиваю я. – Или перейдем сразу к глазам?
– В той комнате! Там, рядом!
Я прослеживаю направление его взгляда и вижу между столами еще одну металлическую дверь, точнее, дверцу.
Я выдергиваю из одной руки Уолленда Фэйрборн, из другой – скальпель и подталкиваю его к двери. Он потерял много крови, шатается, но идти еще может.
– Открывай! – Конечно, у меня есть булавка Меркури, но я хочу посмотреть, как он будет выполнять мою команду.
– Не могу. Руки… – говорит он, протягивает вперед искалеченные ладони и смотрит на них так, словно все, что с ним произошло за последнее время, только сейчас начинает доходить до его сознания.
Я сам открываю дверь. Уолленд начинает заваливаться на бок – он явно понял, что никогда уже не сможет повернуть ручку двери без посторонней помощи. Я проталкиваю его в комнату за металлической дверью, где он тут же оседает на пол бесформенной кучей. А я замираю, раскрыв рот.
Купол
Пирамида из стекла внутри стеклянного купола.
Пирамида из бутылок аккуратно выстроена на голом полу. Бутылок в ней сотни. Я подхожу ближе и вижу, что в каждой лежит лоскуток кожи размером примерно пять на пять сантиметров, а на нем татуировка – круг вроде тех, которые я видел на груди у Охотников.
