– Тогда этот шкаф-гардероб тоже пока в лес и замаскировать, пусть стоит, запас карман не дестабилизирует.
Наши ребята начали грузить в машины все, что могло бы нам пригодиться, а Ивашин с пятеркой танкистов продолжили возню с танками.
А Елисеев, сделав жутко таинственное лицо, отозвал меня в сторону, типа побалакать тетатетно. Отошли.
– Ну, что у тебя за секреты под грифом ОГВ?
– Именно, что секреты, и именно, что Особой Государственной важности! Любимов, я не шучу, мне сейчас совершенно не до шуток! Да твою ж мать! Был бы у меня какой-то выбор, я бы тебе хрен чего сказал! Так что можешь не раздуваться от гордости за высокое доверие. Так ты слушать будешь или нет?!
– А куда я на хрен денусь с подводной лодки?!
– Какой еще лодки? – Елисеев опешил.
– Да ни с какой! Присказка такая (господи, они тут что, самых простых шуток еще не слыхали?!), потому что тем, кто на подводной лодке в плавании, из нее никуда не выйти, хоть тресни, хоть лопни! Понял?
– А-а-а…
– Слушай, старлей, тут с нами еще один человечек. Мы должны его доставить к нашим, не дай бог в плен попадет, знаешь, сколько визгу немецкого будет? Да и для нас такое может очень нехорошим обернуться. Для всей страны.
– Ясно. Ты только тогда больше никому не говори, что с вами генерал, переодень его в красноармейца или в командира, и молчок. Я ж уже говорил тебе про кодлу засранцев-засланцев, эти упырьки, похоже, как раз твоего генерала тут и искали, видимо, какая-то сука из Кобрина к немцем перешла и все выложила, понимаешь? Они нам шестерых бойцов стоили.
– Любимов! – Елисеев явно слегка охренел. – Какой, к лешему, генерал?! С чего ты взял?
Тут слегка опешил уже я:
– Как какой? Советский…
Елисеев перебил мои излияния:
– Ты бы выслушал поначалу, а потом плел. Во-первых: никакого генерала с нами нет и не было! Во-вторых: никто из Кобрина не мог про нашего объекта ничего никому рассказать, потому как не мог ничего об этом знать. Понимаешь, Любимов, товарищи из Брестского управления никому об этом не сообщали, даже в Москву не успели, и уж тем более не трепались по соседям.
– А кто ж это тогда? Разведчик наш, что ли, с той стороны пришел?
– Нет… – Елисеев помялся, – тут, понимаешь, так вот просто и не объяснить… Тут показывать надо… Короче: пошли, там все поймешь.
Мы двинулись по кочкам через болотце. Впрочем, какое там болотце! Было болотце, скорее всего, не особо топкое. Только жара первых недель лета напрочь почти его высушила. Хоть я и старался ступать только на травянистые кочки, но, даже когда оступался, ничего неприятно-болотного со мной не происходило. Под сапогами ничего даже и не хлюпнуло ни разу. Елисеев шел чуть правее, по ходу объясняя ситуацию:
– Этого типа задержали на платформе Брестского вокзала вечером двадцать первого. Вызвал подозрение у патруля своей одеждой и поведением: озирался по сторонам, чуть ли не по стеночке двигался. Пытался убежать, когда не вышло, решил оказать сопротивление. Применял приемы: что-то вроде дзюу-дзюцу[95] – борьба такая японская. Еще и на руке татуировка в виде иероглифа. По этим признакам сразу в госбезопасность и доставили. Меня привлекли, потому что думали, что японский шпион, а я языки немного знаю: и японский, и китайский, работал в тех краях в свое время, еще до бегства Люшкова[96]. Ну, что это не шпион, я сразу понял: никакой идиот шпиона с такой наколкой на видном месте не отправит…
Мне стало немного не по себе: если мои подозрения верны, то это…
Елисеев, не обращая внимания на то, что я, приотвесив челюсть, затормозил, продолжил рассказ. А я, поначалу чуть ли не пропустивший самое важное мимо ушей, уже не просто слушал – я ВПИТЫВАЛ. И старательно перерабатывал услышанное.
– …Документов при нем никаких не имелось. Ни на какого японца или китайца он никаким образом не походил – обычная рязанская рожа, каких тысячи, если не мильены, по стране ходит. А вещички у задержанного были странные. Непонятные были вещички, скажем прямо. И одежда тоже странная. Но одежда – не главное. Главное – сейчас сам увидишь. Допуск я тебе оформлю, бланк у меня есть… почти подходящий. Укажем, что в связи с войной и крайними обстоятельствами… ну, и так далее. Да что я объясняю, что, ни разу подписок никаких не давал? Пусть и не такие, сейчас не важно… Наркомат у нас еще недавно один был… Вот… Ну, принялись с ним беседовать, что да как… Поначалу-то он молчал, глухонемого изображал, пока не прокололся. Да и потом – не слабак оказался, заговорил только часа в два ночи… погоди, пошли-пришли, присядем.
