Теперь Валя стала Преподобной Матерью Ордена сестер.
Валя
У некоторых из нас внутри таится прошлое, подобное бомбе с часовым механизмом; бомба тикает, тикает, готовая взорваться.
Палатка Манфорда Торондо в осадном лагере под стенами школы ментатов была защищена от капризов природы. Высоко над мокрой землей соорудили деревянный пол, а матерчатые стены покрыли пленкой, не пропускавшей дождь, ветер, снег, солнце и надоедливых насекомых.
Вождь батлерианцев не требовал особых удобств – только походный стол, где он мог бы работать, и постель, – но Анари настояла на том, чтобы ему было удобно и палатка больше походила бы на дом, чем на боевой штаб. То, чего не могла раздобыть мастер меча, добывали последователи; они принесли одеяла, ковры, подушки и готовили ему еду не хуже, чем дома. Манфорд не нуждался в том, чтобы ему потакали, но с благодарностью принимал дары и любовь своих последователей. Его благодарность только усиливала эту любовь.
Для него было важно одно: в палатке было удобно вести переговоры с упрямым директором школы ментатов.
Когда Гилберт Альбанс один вышел за высокие школьные стены, вид у него был гордый, он вовсе не казался растерянным или озабоченным. Манфорд отдал священнику Хариану приказ не причинять директору школу никакого вреда, не приставать к нему.
– Я дал ему слово перед лицом своих последователей и не хочу, чтобы оно было нарушено.
Хариан, казалось, сердился – он почти всегда так выглядел, – но только коротко кивнул, принимая приказ. С высокой смотровой платформы любопытные, хоть и испуганные ученики школы наблюдали за тем, как Гилберт выходит из ворот и идет к толпе противников технического прогресса.
По негодующему гулу Манфорд угадал, что его последователи уже решили: ментат – директор школы их предал, он учил в своей школе запретным и еретическим наукам. Люди Манфорда желали разнести школу из пушек и затопить школьные здания, чтобы доказать свою непоколебимую веру и продемонстрировать тщетность противостояния Правде. Такую железную решимость батлерианцы уже проявили в Доувз-Хейвене, в Зимии и на Баридже. Но там пострадали только виновные; здесь же им изменила вся школа. Учитывая этот все нарастающий гнев, Манфорд сомневался, что сможет сдержать своих последователей. Но он дал слово.
Когда Хариан откинул клапан палатки и пропустил внутрь директора, Гилберт прошел мимо священника, не обращая на него внимания. Хариан продолжал смотреть на директора так, будто застиг его за чем-то ужасным. Даже Манфорд не понимал, почему лысый священник так враждебно относится к этому спокойному человеку, занятому лишь наукой. Но Манфорд намерен был поставить Гилберта Альбанса на место.
Манфорд не стал предлагать Альбансу ни еды, ни питья: тот не был гостем.
– Вы причинили мне массу неприятностей, директор.
Гилберт вежливо поклонился.
– А ваша новая клятва привела меня и моих учеников в настоящий ужас.
Анари, пылая гневом, положила руку на рукоять меча, но Манфорд знаком велел ей остынуть. В палатке повисло напряжение. По просьбе Манфорда в палатке находилась и сестра Вудра, следившая за каждым жестом и выражением лица директора, анализировавшая его интонации.
Гилберт не обращал внимания ни на кого, кроме Манфорда.
– Если бы вы предварительно посоветовались со мной, вождь Торондо, я бы объяснил нашу озабоченность и до кризиса не дошло бы. Если бы ваши приспешники, – он кивнул в сторону Хариана, – прислушались к голосу рассудка, конфликт не достиг бы такой глубины.
Перекрывая недовольный гул, Манфорд спросил:
– Что же вы находите неприемлемым в нашем выражении веры, директор? Почему не хотите официально признать свое отношение к мыслящим машинам? Вы ведь понимаете, что ваш отказ рождает подозрения. Неужели вы думали, что я его стерплю?
Гилберт остался стоять.
– Я возражаю против новой клятвы и в принципе, и из-за ее формулировок. Я подготовил перечень из шестисот тридцати семи недостатков, противоречий и двусмысленностей. – Он посмотрел на Хариана. – Ваш священник конфисковал документ, который я принес с собой, но, если хотите, я прочту наизусть.
