С сердцем, рвущимся из груди, соединив взгляд своих чуть подкрашенных глаз с его взглядом, она оперлась на предложенную руку и соскользнула с седла. Когда его сорочка соприкоснулась с ее корсажем, замерла, но он отстранился, словно эта неожиданная близость обожгла его, и она уже не знала, радоваться этому или сожалеть…
Он кашлянул. Нужно говорить, чтобы не возобладало желание обнять ее. Поцеловать. Нужно вернуться к главному. К отвратительной действительности. Чтобы лучше запечатлеть в памяти минуты ее присутствия рядом…
— Надеюсь, за вами не следят?
— Луи не было в Бати, когда я уезжала.
— Сир де Монтуазон поджидал его утром в Рошешинаре. Вчера, когда вы уехали, этот петух так распустил хвост, похваляясь вашим согласием на брак, что великому приору пришлось попросить его вести себя более сдержанно, поскольку до сих пор он был связан монашеским обетом. Судя по всему, возвращение в мирскую жизнь состоится не так быстро, как он полагал.
— Это — шанс для нас…
Она прикусила губу. Досадная оговорка! Исправиться или оставить все как есть? Филиппина в смущении опустила глаза, но потом снова посмотрела на него. Он был на целую голову выше нее. И улыбался. Луч солнца падал ему на лицо, подчеркивая высокие скулы и яркую лазурь взгляда. Никогда Филиппине не доводилось видеть подобных глаз — таких глубоких, таких ярких. Она не стала исправлять свою ошибку.
— Пройдемся немного, если вы не против.
Она кивнула. Конечно, это хорошая мысль! Идти рядом с ним! Подальше от Филибера де Монтуазона, от Луи. Подальше от всего и всех. Он подстроился под ритм ее шагов. Прежде чем шагнуть под сень леса, она украдкой посмотрела в сторону источника. Альгонда сидела на камне, в тени дерева, и беседовала с Насухом. Разговор их состоял из банальностей, и все же радость, которую доставило молодой женщине примирение с Матье, время от времени прорывалась журчащим чарующим смехом. Турок рассказывал ей о своей стране, в этом Филиппина была уверена. Они очень быстро нашли общий язык. Интересно, сказала ли ему Альгонда, что обручена?
— О чем вы думаете, моя милая? Неужели вы сомневаетесь в преданности вашей спутницы, которая, как я вижу, осчастливила своим обществом моего компаньона?
— Нет, принц. Альгонда предана мне всем сердцем, как и Насух — вам. Ей одной, вне всяких сомнений, я доверю свою жизнь, если понадобится.
Он остановился и с серьезным видом посмотрел на нее. — Вчера я поручил моему молочному брату проследить за вами. Он вмешался бы, если бы Филибер де Монтуазон попытался вас обесчестить. Он рассказал мне, что шевалье вам говорил. Мерзко! Было произнесено имя Альгонда. Ведь это ее шевалье пытался постепенно отравить?
— Именно так.
— Но каким чудом?.. — Он был поражен.
— Ее спас эликсир. Знахарка, которая живет на наших землях, в Сассенаже, передала его матери Альгонды, чтобы та спасла свою дочь.
Джем задохнулся от волнения. В висках застучала кровь.
— Что с вами? — испугалась Филиппина, заметив его состояние.
— Вы видели флакон, в котором содержался этот эликсир?
Он смотрел на нее так, как смотрит раненное загнанное животное, и Филиппине пришлось погладить его по руке, чтобы успокоить.
— Да, я его видела. Но разве это так важно, принц? Вы пугаете меня…
— Прошу вас, опишите его мне. Речь, быть может, идет о моей жизни.
— Он имеет форму пирамиды, сделан из синего стекла…
— …и три его грани из четырех оправлены в серебряное кружево! — закончил описание он, сжимая ее пальцы.
— Да, он оправлен в серебряное кружево! Но откуда вы знаете?
Филиппина не знала, что и думать. Она была обеспокоена. Но краски понемногу возвращались на побледневшее как полотно лицо принца. Глуховатым от пережитого волнения голосом он пояснил:
— Этот флакон… И этот эликсир мне дала в Анатолии одна колдунья. Тогда я намеревался выступить во главе армии против моего брата. Она сказала, что он должен исцелить меня от яда, которым Баязид рассчитывает меня отравить.
— Принц, но ведь это не может быть один и тот же эликсир!
