многие моменты еще предстояло прояснить, нужно было дать Эймару де Гроле время перевезти Жанну в безопасное место… Марта не должна даже заподозрить, что он посмел ее ослушаться.
Оставив сапоги для верховой езды в коридоре, он на цыпочках вошел в спальню жены. Свечи давно погасли, и в комнату сквозь щель в закрывающихся изнутри ставнях проникала полоска лунного света. Когда глаза привыкли к полумраку, он внимательно осмотрел комнату, дабы убедиться, что в ней нет Марты и что дверь, посредством которой спальня Сидонии сообщалась со спальней служанки, заперта. Только после этого он подошел к кровати и приподнял край бархатного полога. Сидония спала. Она была в кровати одна. Марта не сочла нужным устроиться рядом, чтобы лучше за ней присматривать… Как же эта дьяволица уверена в своей силе и в том, что все до смерти ее боятся! «Что ж, тем лучше!» — подумал Жак. Длительное отсутствие и позднее возвращение послужат его целям. До рассвета остается еще несколько часов, которыми он может распорядиться по своему усмотрению.
Он вошел под полог, и когда занавесь опустилась у него за спиной, наклонился над подушками и потряс Сидонию за плечо, тут же зажав ей пальцами рот, чтобы она не вскрикнула. Она посмотрела на него широко раскрытыми от страха глазами.
— Ни звука, дорогая! Я хочу с вами поговорить. Наедине! — прошептал он ей на ухо.
И убрал руку.
— Но не тут! Она может нас застать!
Сидония произнесла эти слова почти беззвучно, но по ее голосу Жак догадался, как сильно она взволнована. Он нежно погладил ее по щеке. Только теперь, оценив весь ужас сложившейся ситуации, он понял, насколько несправедливо с ней обошелся. Он не уставал напоминать себе, что теперь, когда он знает, что Жанна жива, близость между ними неуместна, и все же влечение, которое в свое время сблизило их, никуда не делось.
— Идемте! — сказал он и приподнял занавесь.
Она последовала за ним, молчаливая и призрачная, как тень, в своей ночной рубашке. Сидония шла осторожно, стараясь, чтобы ни одна планка паркета не скрипнула под ее босыми ногами, скользившими по пушистому ковру. Жак приоткрыл дверь и выглянул в коридор. Там было темно и пусто, как и в момент его возвращения. Замок был погружен в сон. Он обернулся, проверил, что в комнате все по-прежнему спокойно, и, взяв Сидонию за руку — жест, обещающий примирение, — повел ее вниз по лестнице в одну из музыкальных комнат. Там он направился к стене, украшенной огромным обюссонским ковром, который по праву считался одним из лучших в провинции. Комнату мягко освещал, проникая через разноцветное витражное окно со средником, лунный свет.
Сидония следовала за ним, не зная, страшиться ей или радоваться. Тот, кого она так любит, пришел к ней! И не важно, что он скажет! Его вновь обретенные нежность и деликатность успокоили смятение, в котором она жила последние несколько дней. Жак отодвинул ковер. За ним оказалась маленькая дверь, о существовании которой Сидония даже не догадывалась. Но происходящее не показалось ей более удивительным, чем прощение, которое она так надеялась получить.
Когда дверь закрылась и ковер опустился на место, они оказались в крошечной темной комнате. По ногам пробежало легкое дуновение ветра. Вероятно, отсюда начинался один из подземных ходов, которых под замком было немало. Жак отпустил ее руку, и она сразу почувствовала себя потерянной. Она так и осталась стоять, опустив безвольно руки, в нескольких шагах от него, не способная ни говорить, ни шевелиться, хотя прежде не раз демонстрировала и безрассудную дерзость, и самоуверенность.
Он догадался, что она ощущает себя слабой, уязвленной, несправедливо обиженной. И сердце его дрогнуло. Он подошел и обнял ее так крепко, что она едва не задохнулась.
— О, Жак, если бы вы только знали! — пробормотала она, прижимаясь к его неприятно пахнущему лошадиным потом камзолу.
Она разрыдалась раньше, чем успела взять себя в руки. «Сколько лет она запрещала себе плакать?» — думал Жак, ласково баюкающий ее в своих объятиях.
Несколько слезинок она пролила у смертного одра маленькой Клодин. Сколько отчаяния было в ее глазах, в жестах, и сколько достоинства! У него перед глазами замелькали видения из прошлого. Счастливые воспоминания об их встречах, о растущем взаимопонимании, об их объятиях, о разделенных радостях. Она помогла ему вернуться к жизни после похорон Жанны. Но никогда не навязывала себя. Нет, никогда! Невзирая на то, что всегда любила его, невзирая на происки и интриги Марты. Первые попытки поцеловать ее потерпели неудачу. Он вспомнил, как она отталкивала его, напоминала о том, что нужно уважать память Жанны, как дрожала… Два года потребовалось, чтобы она уступила. Что вытерпела она от Марты за то, что оттягивала этот момент?
— Расскажите мне все, моя хорошая! Я хочу все знать! Все! — попросил он, осыпая ее лицо поцелуями.
Она позволила ему упиваться этой соленой влагой, словно бы смывавшей с нее все ее прегрешения, когда вдруг ее настигло
