— П-п-правда?
— Увы! — подтвердила слова госпожи Альгонда.
Бенуа с сожалением вздохнул и отвернулся — единственный способ успокоиться и вновь обрести способность изъясняться членораздельно, насколько это позволял его дефект речи.
Филиппина поудобнее устроилась на своем резном, украшенном драгоценными камнями троне, и приготовилась слушать стихотворение одного из менестрелей. Альгонда погрузилась в раздумья. Нельзя сказать, что общество этих дам и кавалеров было ей неприятно. Она обнаружила у себя дар остроумия, когда оно понадобилось, умение очаровывать, когда нашлись те, кто желал ею восхищаться, и способность поддержать куртуазную беседу, едва осознав, что в избранном обществе не всегда говорят преимущественно о пустяках. Однако она бы с огромной радостью отказалась от всего этого, лишь бы оказаться снова рядом с Жерсандой, мэтром Жаниссом и Матье.
Дверь открылась в тот самый момент, как трубадур продекламировал последнюю строфу своего медоточивого творения. Филиппина поблагодарила его снисходительной улыбкой. Стихи не произвели на присутствующих особого впечатления, и трубадур пошел прочь, осыпаемый насмешками шута. По пути он чуть было не столкнулся с новым посетителем. Улыбка исчезла с лица Филиппины. Страшась быть узнанной, Альгонда поспешно опустила голову.
— Мессир де Монтуазон… — без особого удовольствия проговорила мадемуазель де Сассенаж.
Шевалье отвесил почтительный поклон.
— Оказавшись в замке, я не мог не засвидетельствовать вам свое почтение, моя дорогая Елена!
— Я полагала, что вы вернулись к своему султану…
— Так оно и было. Однако счастливый случай привел нас с ним в Рошешинар, где мы и обретаемся уже несколько месяцев.
— Признайте, вы давно поставили случай себе на службу!
Филибер де Монтуазон предпочел пропустить эту язвительную реплику мимо ушей. Чтобы оправдать свой визит, он сказал:
— Я сопровождаю великого приора Оверни Ги де Бланшфора, который сейчас беседует с вашим отцом.
— А кто такой этот султан? — спросила Катрин де Бальмонт, с любопытством глядя на Филибера де Монтуазона.
— Он — младший сын покойного турецкого императора Мехмеда II и находится под высочайшим покровительством госпитальеров ордена Святого Иоанна[3].
— Турок? Турок на земле Франции? Возможно ли это? — вскричал юный сеньор де Мелль с возмущением.
— Да, он — турок. Но благодаря матери-христианке он хорошо знаком с нашими обычаями и не испытывает желания ссориться с теми, кто скрашивает дни его изгнания…
— Знайте же, мессир, что одного моего предка эти проклятые безбожники обезглавили! — заявил Жан де Мелль, желая подчеркнуть свою значимость.
Одна из дам вскрикнула от испуга. Однако Филибер де Монтуазон тоже не мог упустить случай похвастать своей родословной:
— Мой предок, который, не сомневаюсь, сражался с вашим плечом к плечу, привез домой в качестве трофеев несколько отрезанных бород. Уверен, он стократно отомстил за смерть своего товарища по оружию, мсье! А вам, прекрасные дамы, надеюсь, будет приятно узнать, что принц Джем в равной мере искусно владеет мечом и слагает стихи. И если на каком-нибудь празднестве вам доведется с ним встретиться, вы убедитесь, насколько он любезен и обходителен.
Глаза Филиппины затуманились раздумьями.
— Мой отец намеревается пригласить его в гости?
— Мне это не известно, и все же я надеюсь, что так и будет, дорогая Елена! Мне поручено охранять принца, вот почему я не имел возможности навестить вас раньше. Я не оставляю его без присмотра ни на минуту ни днем, ни ночью.
— Что ж, это прискорбно, но я охотно вас прощаю. И не стану обижаться, если вы поспешите вернуться к принцу, чтобы с ним не случилось беды.
Филибер де Монтуазон изменился в лице. Как тонко эта девчонка дает понять, что его визит подошел к концу! Спрятав возмущение за сладкой улыбкой, он поклонился и почтительно произнес:
— Мне очень приятно, что вы понимаете всю важность моей миссии. Желаю вам приятного времяпрепровождения!
— Пускай и для вас этот день будет приятным, дорогой Филибер!
Он вышел так же стремительно, как и появился. Альгонда наконец выпрямилась и подняла голову.
