Джулия обернулась. Эдна, бледная, с оскаленными зубами и широко раскрытыми глазами, быстро приближалась к ней. Выглядела как сумасшедшая.
В правой руке Эдна сжимала молоток. Замахнулась.
Джулия вскинула руки, пытаясь защититься и…
Наступила темнота.
Постепенно Джулия начала приходить в себя. Делать этого ужасно не хотелось. Она не была уверена, что сможет. Казалось, на нее нахлынула огромная, тяжелая волна, вдавливая обратно в темноту забытья. Очень хотелось последовать за этой волной. У Джулии недоставало сил сопротивляться забвению, но оно казалось ей совершенно необходимым, смутно напоминая ощущения из студенческой жизни, когда она была так глупа, что напивалась до потери сознания. Та тяжесть имела химическое происхождение, и сопротивляться ей было почти невозможно.
Сейчас все по-другому. Нечто, равное той волне, силком вырвало Джулию из бессознательного состояния.
Боль.
Джулия почувствовала себя одним сплошным сгустоком боли.
Болело все: спина, плечи, – кто-то словно пытался оторвать руки от тела, и боль в них вспыхивала с каждым ударом сердца.
Но сильнее всего болела голова, будто молотком ударили. Джулия попыталась повернуть ее, но шея одеревенела, мускулы протестующе взвыли. Что-то посыпалось за шиворот. Засохшая кровь?..
Ее ударили молотком. Эдна ударила ее молотком.
Наконец, Джулия разлепила веки. Она лежала, вокруг была полная тишина. Наверное, уже наступила ночь, но понять было трудно. Она лежала на твердом, холодном, каменном полу. В позе зародыша, колени были притиснуты к груди. Причем спина упиралась в одну стену, а лоб – в другую. Где бы она ни находилась, места было маловато. Джулия попыталась пошевелить ногами. Они оказались связаны. И руки – тоже. За спиной.
Она не знала, где находится, но ясно было одно. Она – в беде. Причем в огромной беде.
И тут Джулия услышала голоса. Слабые и неразборчивые, но она узнала Брайана. Затем послышался резкий, словно скрежет стекла, голос Эдны. И все стихло.
Затем донесся смех. Смеялась Анна.
Джулия хотела было закричать, но почувствовала новый приступ боли. Губы сковывало нечто твердое, вроде тонкой металлической ленты, не позволявшей открыть рот. Джулия попыталась кричать с закрытым ртом, но что-то мешало даже пошевелить языком, она смогла издать лишь глухой стон.
И снова боль. Господи, до чего же больно. Непереносимо. Ее плечи вопили от этой боли. Казалось, мышцы рвутся на лоскуты, волоконце за волоконцем. Джулия вспомнила роды, то ощущение, когда твое тело тужится из последних сил, пытаясь вытолкнуть ребенка, напрягается так, что ты чувствуешь, как рвутся ткани. Но тогда, несмотря на безграничную, невозможную боль, у нее сохранялась мысль, за которую можно было зацепиться и которая давала облегчение.
Эти мысли помогали держаться. Давали силы бороться с болью.
А теперь… Теперь ей не за что было зацепиться. В голове вертелась одна-единственная мысль: ее чокнутая свекровь собиралась ее убить, чтобы самой воспитывать Анну. Эдна действительно оказалась куда более чокнутой, чем Джулия могла себе вообразить. И только богу известно, какой вред она способна нанести Анне.
Джулии стало жаль Брайана. Неудивительно, что у бедняги проблемы. Странно, что он вообще более или менее нормален с такой-то мамашей. Интересно, на что это похоже, вечно жить с призраком Эдны в башке? Сейчас Джулии было ясно, почему он всегда такой послушный, никогда не ссорится с матерью. Раньше она полагала, что это какое-то постыдное отклонение, но теперь все поняла. Это был страх. Он боялся своей матери, просто с возрастом научился скрывать свою боязнь.
