Тени Шаттенбурга

колыхались, волновались, словно водоросли, что вытянули свои косы по течению медленной реки. Нити очень походили на те, что он уже видел наверху, но и разительно отличались от них. Эти не просто несли отголосок чужого страха и боли – они словно напитались запахом гнили, тления, распада. Если нити тянутся от Источника, значит, каждому здравомыслящему человеку стоит держаться от него подальше. Однако маленькому отряду нужно как раз туда, вниз – к самому сердцу зла.

– Что с тобой? – спросил Перегрин. – Погоди-ка… Ты видишь?

Кристиан кивнул. Слово «видишь» к его ощущениям вполне подходило, хотя умом он понимал, что видит отнюдь не глазами.

– Это эманации Провала, – словно прочитал мысли юноши странник. – А когда мы подойдем ближе, думаю, увидим и эманации тех, кто нас там ждет.

– Их аура будет похожа на ту, что я вижу вокруг нас?

– Вряд ли. Тот, кто долго пробыл близ Провала, перестал быть человеком: в присутствии такой силы ничто живое не может остаться прежним. Охранять тайну аббат наверняка отрядил самых преданных слуг, но теперь они скорее слуги этого места, его рабы. Вряд ли в них осталось хоть что-то, кроме ненависти и страха. А эти чувства легко увидеть – грязь бросается в глаза. Впрочем, и настоящую чистоту заметить нетрудно, вот только…

– … святых среди нас нет, – криво улыбнулся Девенпорт.

– Мы теряем время, – напомнила Ульрика негромко. – Надо спешить.

Вместо ответа Перегрин пригнулся и первым шагнул в пролом. Этот тоннель в самом сердце горы был создан отнюдь не руками человека: извилистый, с бугристыми стенами и сводом, то нависающим прямо над головой, то теряющимся в темноте, которую едва разгонял свет факелов. Игра слепых сил природы или творение карликов-цвергов? Любой из горожан Шаттенбурга наверняка выбрал бы цвергов. Город десятилетиями жил рудным промыслом, а кому верить в подгорных жителей, как не рудокопам? Впрочем, приложил здесь руку и человек: некоторые каменные выступы носили следы кирки, острия особенно крупных сталактитов, свисавших с потолка зубами гигантского чудища, были срублены, а у одной развилки Марек, которому, похоже, темнота вовсе не мешала, даже приметил нарисованную углем стрелку, указывавшую в левый ход. Туда же тянулись и черные нити.

Зачем они идут? Перегрин хочет уничтожить собственное порождение – Ворга, а Ульрика – измениться, победить свое «проклятие». Микаэля и Николаса ведет чувство долга. Впрочем, у мнистериала есть и еще резон – баронесса. Марек и Девенпорт, такие разные, похожи в одном: каждый из них, даже не сознавая этого, жаждет сделать нечто достойное и показать – прежде всего, самому себе, – что в его душе есть место чему-то большему, чем забота о собственном благополучии.

Ну а что ведет Кристиана? Ради чего станет сражаться он? Ради людей… Слишком громко, пафосно и потому – фальшиво. Нет, не ради всех людей. Вступить в борьбу за души каждого мог, наверное, один лишь Спаситель. А Кристиан делает это ради тех, кого он знает и к кому привязался: ради своих друзей; ради «птенцов» из Шаттенбурга, ради памяти об отце Теодоре и… из-за Хелены, конечно.

Мысли о ней – о ее прикосновениях, взглядах, улыбке – не покидали его ни на минуту. За то краткое время, что они провели вместе, Кристиан понял, сколь великой силой может быть любовь, сколь многое могут дать друг другу двое любящих. И он готов был на все, чтобы не позволить Воргу сожрать хотя бы еще одну душу.

* * *

Спуск становился все более плавным, а после очередной развилки и вовсе превратился в подъем. Боковые проходы попадались им уже несколько раз, но мучиться выбором не приходилось – черные нити указывали Кристиану и страннику нужный путь. В этот раз они повели отряд в ту галерею, что вела наверх.

Николас и Микаэль запалили по второму факелу, а выгоревшие оставили на каменном полу, и рубиновые уголья еще какое-то время тлели во тьме, не желая гаснуть. Пламя бросало отсветы на бугристые стены, покрытые белесыми потеками. Мельчайшая водяная пыль собиралась в тяжелые мутноватые капли, медленно ползущие вниз. Казалось, своды туннеля, удерживая на своих плечах чудовищную массу камня, обильно потеют.

Наверное, решил, наконец, Кристиан, этот путь в толще скалы на протяжении долгих и долгих лет пробивала река – ведь еще древние заметили, что перед вековечным натиском воды бессилен даже самый прочный камень. И может быть, тот ручей, что журчит сейчас у самой стенки тоннеля, есть не что иное, как остаток реки…

… В следующее мгновение он уже ударил по руке Николаса, который на ходу зачерпнул пригоршней из ручья.

– Ты чего?!

– Не пей, – негромко сказал юноша. – Что-то не так с этой водой.

Министериал ничего не ответил, только недоверчиво покрутил головой.

– Тихо! – Перегрин предостерегающе поднял руку, и все замерли.