– Довольно! – оборвал его Артём. – Да, согласен, Илья против Узня маловат, так и я, Крутояр, росточком не вышел. А кто в этой трапезной против меня устоит?
– Я бы попробовал! – тут же заявил сидевший рядом с Лузгаем хузарин Борх. – Только – конно.
– Попробуешь, – пообещал Артём. – Но не сегодня. И не со мной, а с Ильей. А я погляжу, чему братишку твои и мои родичи прошлым летом обучили. А теперь помолчим. И посмотрим.
Отрок Узень остановился за спиной ничего не подозревающего Ильи и хлопнул парня по плечу.
От увесистого удара Илья покачнулся, расплескав мед, поставил чашу, обернулся…
За княжьим столом не услышали, что именно сказал Илье Узень – в трапезной было довольно шумно. Однако по ухмылочкам соседних Илье гридней и по вмиг закаменевшему лицу Ильи становилось понятно: сказано что-то весьма обидное.
Губы княжьего брата шевельнулись, он взял чашу и протянул ее Узню.
Тот чаши не принял. Выкрикнул что-то, махнул рукой, намереваясь выбить чашу из десницы Ильи… И промахнулся. Зато не промахнулся Илья. Чаша с горячим медом выплеснулась Узню в лицо.
Пока отрок протирал глаза, Илья тоже успел ему что-то сказать. И, надо полагать, не извинение, потому что липкие пальцы уличского отрока едва не вцепились в стриженные кружком пшеничные волосы Ильи. Однако тот не дался – нырнул под стол. Это был единственный способ уклониться, ведь по обе стороны от Ильи сидели плечистые уличские дружинники, и не подумавшие подвинуться.
Нырнуть под стол – не самый славный путь, но Илья там задержался недолго. Извернулся, проскользнул под скамьей, вынырнул справа от разъяренного Узня и, раньше чем тот успел что-то предпринять, подпер отроку подбородок лезвием его собственного засапожника.
В трапезной к этому мигу уже оборвались все разговоры, а многие дружинники даже повскакивали с мест, чтобы лучше видеть. Так что сказанное Ильей смогли услышать даже в тридцати шагах, за княжеским столом.
– Надо тебе кровь пустить за такие слова! – выкрикнул Илья. – Но ты, не знаю, как тебя звать, – в дружине моего брата, и вежеству тебя учить – его забота! Когда я сам стану князем, то уж постараюсь, чтобы мои отроки были – не тебе чета и крепко помнили, что, оскорбляя моих гостей или родичей, они оскорбляют меня! А уж таких неуклюжих и криворуких, как ты, я даже в дворовые холопы не возьму!
– А ведь он прав, брат твой, – негромко произнес Лузгай. – Гнать надо Узня. Я в отроках лучше б себе горло перерезал, чем такое слушать. А он, вишь, стоит не шелохнется.
– В бою он не трусил! – вступился за дружинника Крутояр.
– Воин, который выбирает, когда ему трусить, а когда храбриться? Ха! – развеселился Борх.
– Нет, Свенельдич, так не бывает, – поддержал хузарина Лузгай. – Ты или хоробр, или раб.
– Илья! – прервал Артём философский спор старшей гриди. – Отпусти его, Илья! И верни нож. А ты, Узень – бегом сюда!
– Крутояр. – Уличский князь повернулся к сотнику. – Это твой человек. Накажи его сам. А потом убери его с моих глаз и с моей земли.
– За что, княже? – не выдержал Узень. – Ты же сам позволил! Я – в своем праве! Против своего слова идешь!
Крутояр, не вставая, метнул кинжал, которым резал мясо. Серебряное навершие рукояти ударило отрока в зубы. И тут же вскочившие гридни схватили Узня, поставили на колени, оттянули голову назад. Кивнет князь – и перережут горло своему выкашливающему кровь и зубное крошево соратнику. Бывшему соратнику, обвинившему батьку-князя в клятвопреступлении.
– Брат! Да ну его! Он же дурачок! Прости! Ну его к лешему!
Артём перевел взгляд на Илью, спросил строго:
– Ты его пожалел, значит, и я – должен?
Илья смутился, а взор уличского князя вновь обратился к провинившемуся дружиннику.
– Мой младший брат юн, – сказал он, – а потому добр. Но ради него буду добрым и я. Тебе, изгой, будет подарено право умереть не овцой, а воином. От клинка того из моих гридней, на кого укажешь. Отпустите его!
Узень поднялся с колен, сплюнул на пол кровавый сгусток. Действительно, дурень. Взял и вдобавок ко всему еще и дом, и тех, кто в нем живет, оскорбил. И сам не понял, что оскорбил, хотя обычаи ведал.
– Пощади меня, кн… мой господин! Отпусти!
Артём скривился, как от кислой ягоды. Узень больше не его человек. Но был им. А значит, он, князь уличский, взял в дружину неподходящего человека. Еще б Узень, аки смерд, снова на колени бухнулся…
– Крутояр, – брезгливо процедил Артём. – Не здесь, во дворе.
